одну из них, всю древнюю, черную, кожаную и как будто осыпающуюся. Поверх изображения во весь кадр появляется стрелка мышки. Характерный щелчок.
На экране две ведьмы, завернутые в какое-то дикое тряпье, дерутся страшным образом как на соревнованиях по реслингу, только по-настоящему. Бьют они друг дружку как попало и чем попало. Под руками у них много предметов – метлы, ступы, кочерги. Постепенно тряпье рвется в лоскуты, обнажая… (телами это назвать трудно) что-то ужасное, замшелое и коростовое.
Лицо человека становится мстительно-сосредоточенным. Он, как пианист, виртуозно набирает некую комбинацию и, уже победно улыбаясь, завершающий аккорд.
Во весь экран вспыхивает огонь. Языки пламени лижут полуживых ведьм, они визжат и пытаются выползти, а когда сильно поджаривает и выпрыгнуть из огня, но доступное им пространство ограничено рамками экрана и скрыться от огня невозможно. Вскоре они обугливаются окончательно и рассыпаются в прах.
Неприятный гасит экран.
На месте древней книжки вьется сизый дымок.
Снаружи в дверь центра ломится толпа людей в камуфляже. Такие же люди прыгают с крыши на веревках и пытаются разбить своими тяжеленными ботинками толстое как броня стекло. В конце концов они просто повисают и только один истерически выпускает в раму окна короткую очередь. Пули плющатся об стекло и свинцовые шайбочки ссыпаются на карниз с глухим звуком. Истеричный устало говорит в рацию:
– Колбаса не порох, жизнь тире копейка. Признаю, ухожу в отставку.
– Не суетись,– отвечает ему, устало тоже валяющийся у двери центра, его близнец, для порядку слегка постукивающий в пресловутую дверь автоматом. У остальных и на это нет никаких сил.
В помещении центра вдруг сразу звенят и пищат множество звуков и звоночков, зажигаются разноцветные экраны и лампочки. Неприятный в это время придирчиво выбирает галстук. Во всю мощь звенит старомодный телефонный звонок. Неприятный видит, как на одном из экранов появляется несусветный набор цифр и знаков. Удовлетворенно усмехнувшись, он говорит в воздух:
– Алло!– и расхаживает по квартире, рассовывая по карманам мелкие предметы и поглядывая на бессмысленно болтающихся за окном бойцов камуфляжной службы.
Непонятно откуда ему отвечает потусторонний голос:
– Что же ты так привязался, урод?
Неприятный нажимает какую-то пищалку – экраны вибрируют и взвывают как-будто от дикой боли. Он хохочет.
– Может хоть так вы поймете, что я ощущаю каждую минуту, каждую секунду уже пять лет с тех пор как…
Голос:
– Да когда же ты поймешь, что у нас нет над ней власти?
– Все у вас есть, что мне нужно,– уверенно отвечает Неприятный.
Голос:
– Ладно, хакер, нам с тобой не справится, забирай ее себе.
– Давно бы так, нечистая сила,– усмехается Неприятный,– теперь подробности.
Голос:
– Подробности на центральном кладбище.
– Когда?– спрашивает Неприятный.
Голос:
– А гарантии?
– Только мое доброе расположение,– он наслаждается своей силой,– впрочем, если я получу свое – оставлю вас в покое, да и вообще всех оставлю в покое.
Говорит голос и одновременно на одном из мониторов появляется бегущая строка:
“ В эту или любую удобную для Вас ночь”.
Неприятный щелкает пальцами, как в комиксе и проходит в ванную комнату. В наполовину наполненной ванне плавает в воде темно-бордовая роза на длинном шипастом стебле. Неприятный бережно вынимает ее из воды, несет к портрету девушки и благоговейно засовывает под золоченную раму так, что как будто девушка с картины приняла ее.
В прозрачном лифте Неприятный с той самой девушкой необыкновенной красоты поднимаются на крышу небоскреба и попадают в кафе, где все сделано из стекла и всяких подобных материалов. Метрдотель и официанты одеты в зеркальные костюмы и в них все отражается. Столик мгновенно сервируется стайкой официантов, еще и удесятеряющейся и преломляющейся в размерах, и вместе с нашими посетителями в причудливых креслах мгновенно и далеко выдвигается в воздух над мегаполисом и повисает над необъятным глазу и разуму пейзажем.
– Почему твои глаза сияют таким мрачным торжеством?– спрашивает Девушка,– и откуда у тебя деньги ходить сюда?
– Были кое-какие сбережения и я решил их потратить,– отвечает он.
– Оставил бы на черный день, мало ли что,– смеется она,– на меня-то все равно тратить бессмысленно.
– Черного дня не будет,– говорит он раздельно,– трачу я их не на тебя, и даже не на себя, а так просто.
– Ты меня и пугаешь и радуешь,– говорит она с легкой лукавинкой,– неужели ты решил покончить с собой?
– Нет, я решил, что теперь ты полюбишь меня.
Девушка хохочет так, что чуть не сваливается с кресла в сверкающий город.
– С чего бы это?– насмешливо