глянь, снова смотрит, – прошептал он. – На тебя смотрит!..
Медсестра, поняв, что ее заметили, шагнула к Бертолету, поставила перед ним бикс – хромированную коробку для бинтов.
– Запаять сможете? – спросила она.
Бертолет осмотрел коробку:
– Попробую.
Галина еще немного постояла рядом с подрывником и не спеша направилась к своему «медсанбату». Походка ее была легкой, скользящей. И Бертолет, и конюх посмотрели вслед сестре, вот только майор остался безучастным и продолжал глядеть прямо в притухающие уголья.
– Я часто замечаю, стоит и смотрит. На тебя!.. Контуженая она…
И конюх Степан дружелюбно толкнул подрывника в бок:
– А ты это… не теряйся.
– Степан! – сказал Бертолет. – Я сейчас детонатор буду вставлять, так ты уйди.
Но Степан не унимался:
– Красивая она, Галка… Вот только контуженая…
И вдруг улыбка сошла с его лица, он осекся и уставился в одну точку.
Бертолет, заметив беспокойство во взгляде Степана, тоже посмотрел в ту сторону. И медсестра Галина, и часовой у командирской землянки, и даже безучастный до того Топорков – все, повинуясь общей тревоге, напряженно смотрели в одну сторону.
По мокрой траве, по рыхлому песку шли четверо партизан, неся за углы плащ-палатку, в которой, тяжело провисая телом, лежал пятый. Позади, хромая, держа на отлете перевязанную руку, как большую, неожиданно обнаружившуюся ценность, плелся шестой. Лица партизан блестели от дождя и пота, дыхание было прерывистым.
Партизаны поворачивали вслед им голову, но никто не поднялся, не пошел им навстречу, чтобы помочь нести бесконечно тяжелую ношу. Это было только их право, их привилегия…
У землянки, где был «медсанбат», они остановились. Опустили на землю плащ-палатку. Медсестра Галина склонилась над лежавшим. Партизаны сняли шапки. Один из вернувшихся, веснушчатый, с дерзкими светлыми, словно бы хмельными, глазами, кивнул в сторону парня с перевязанной рукой:
– Займись, Галка… Шину бы ему… – и перевел взгляд на другого своего товарища. – Ты как, Миронов?
Миронов приставил к уху ладонь. В этом тридцатилетнем партизане чувствовалась профессиональная солдатская выправка. Рваная, измазанная болотной грязью шинель сидела на нем ладно, подчеркивая выпуклую, крепкую грудь. И карабин он держал не с партизанской небрежностью, а по-уставному, прикладом к ноге.
– К докторам пойдешь?
– Никак нет!.. – в свою очередь закричал Миронов. – Ничего!
Веснушчатый разведчик кивнул и, хмурясь, направился к командирской землянке. Но командир отряда, покачивая полным телом, сам шел навстречу.
– Ванченко убит, товарищ командир, – тихо доложил веснушчатый. – …Возле горелого танка засаду устроили. Живьем хотели взять… Бойчук ранен, Миронов контужен.
– Что с явками, Левушкин? – спросил командир.
– Явки завалились… Предательство это! – выдохнул Левушкин. – Предательство!
Топорков,