рассказ о своей поэме «Жар-птица», о том, как она создавалась и что было с нею после. Мне не нравится то, что я пишу, но, как всегда, мною овладевает неодолимое желание закончить начатое.
С брезгливостью дописываю вполне реалистический и довольно длинный рассказ о поэме, которая появилась на свет 19 лет тому назад и которую я уже давно не люблю.
16.1
Я не от мира сего и не от века сего, и мой удел – недоумение.
Почему эпигонские стихи Мандельштама столь волнуют интеллигенцию? Отчего посредственный прозаик, посредственный актер и посредственный кинорежиссер Шукшин стал любимцем публики? Почему люди часами стоят в очереди, чтобы попасть на выставку авантюриста Глазунова?
Встретил в Доме писателя Глеба Горбовского. Постояли, поговорили.
– Меня по-прежнему не печатают, – пожаловался я.
– Пеняй на себя, – ответил Горбовский, – ты же сам придумал себе такую биографию. Пиши, как все, – будут печатать.
– Теперь уже поздно, – сказал я.
17.1
Истинная поэзия – это всегда формула времени.
Каждая эпоха оставляет нам несколько, всего лишь несколько таких формул. Прочие стихи – лишь приближение к поэзии или бессмысленное противостояние ей. Умение писать, но неумение формулировать порождает потоки подчас красивых, но вовсе не обязательных слов и строчек, которые быстро теряются в пустоте забвения.
Смысл творчества, как и жизни вообще, в постоянном генерировании нового.
Я повторяюсь – значит, я мертв. Я еще могу воскреснуть, но не исключено, что это последнее, окончательное мое исчезновение.
20.1
Она была наделена той очаровательной глупостью, которая так к лицу молодым хорошеньким женщинам. «Ой, – говорила она, – а я и не знала!» Или: «Вы шутите, я вам не верю! Вы просто надо мною смеетесь!»
«Господи, до чего же она глупа!» – думал я, наслаждаясь своим интеллектуальным превосходством.
Но она превосходила меня искренностью, доверчивостью и жизнелюбием.
Акмеисты предали породивший их двадцатый век. Они искусны, но это искусство копиизма.
24.1
В моих картинах и в моих стихах запечатлена суть реальности, а не ее видимая оболочка.
В моем пространстве очень тесно. Его загромождают чудовища. С трудом пробираюсь между их чешуйчатыми когтистыми лапами. Почему мне досталось такое пространство?
Тревожно в мире, по-прежнему тревожно. И все в нем не ново: нетерпимость, коварство, фанатизм, жадность, трусость, властолюбие и недомыслие. Великие идеи по-прежнему требуют человеческих жертв. И жертвенная кровь брызжет в небеса.
А ведь уже побывали на Луне, увидели вблизи Венеру, Марс и даже Юпитер.
Я пишу по-своему. Никто в России не пишет ничего подобного. Я вполне самобытен, и в этом мое несчастье.
Читатель сторонится оригинальности, он предпочитает узнавать в стихах нечто знакомое. Поэтому у меня нет читателя.
Я актер, с усердием