особняке Журавлевых и на даче, всегда царил безукоризненный порядок. Книги девочка держала строго по ранжиру. В гардеробе орехового дерева висела отглаженная школьная форма. Коричневые платья и обыденные черные фартуки Марте шили из кашемира. Праздничные сверкали белоснежным итальянским шелком. Наталья Ивановна, правда, давно оставила попытки добиться от Марты согласия на длинные волосы:
– Получится не коса, а мышиный хвост, мама Наташа, – отмахивалась девочка, – и с короткой стрижкой удобнее в мастерской…
В особняке у Марты имелась отдельная кладовка, где она занималась работой по металлу. На даче девочка выговорила себе сарайчик с токарным станком. Устроившись на ковре детской, она проверяла правильность вычислений. В журнальной статье доктор Эйриксен, среди прочего, писал о числах Серпинского. Марта разобралась в проблеме, поставленной в прошлом году польским математиком:
– Надо найти минимальное число. Доктор Эйриксен доказал, что 78 557 пока является наименьшим, но я уверена, что есть и другие… – проверка каждого числа занимала недели работы:
– Домашние задания тоже никто не отменял, – хмыкнула Марта, – Сашка уедет и внеурочные каникулы закончатся… – из-за приезда Саши она получила освобождение от занятий, но аккуратно звонила соученикам, узнавая о пройденном в школе материале. Марта никогда не обращала внимания на свой возраст:
– Мне одиннадцать, но об этом никто не думает, – поняла девочка, – все считают меня старшеклассницей… – повадки у Марты были совсем взрослые:
– Потому, что Маша погибла, – вздохнула Марта, – останься она в живых, я была бы младшей сестрой, но мне пришлось стать единственным ребенком… – в детской висела фотография покойной Маши верхом на Лорде:
– To see the fine lady upon the white horse… – Марта вспомнила голос сестры, уверенную руку, поправлявшую ее детские пальцы на клавишах фортепьяно:
– Был другой голос, тоже женский… – девочка нахмурилась, – свистел ветер, пахло солью. У нас жила собака… – тетрадь соскользнула с колен, – большая, черная… – Марта услышала уютное сопение. Застучала рама окна, добродушный голос сказал:
– Они любят, когда ты поешь. Спят без задних ног, они сегодня как следует набегались… – потянуло табаком, раздался смешок:
– Единственная песня, которую я могу исполнить, милый. У меня нет ни слуха, ни голоса, но колыбельную я помню, няня пела ее нам в детстве… – Марта не двигалась:
– Это мои родители, на полигоне. Но кто спал рядом… – она помнила теплую руку, державшую ее пальцы, – неужели у меня был брат или сестра? Мне ничего не говорят о семье, только вернули безделушку… – летом Марта получила от приемной матери потускневший крестик, блестящий зелеными искрами камней:
– Вещица осталась от твоих родителей, милая, – заметила Наташа Журавлева, – наверное, это ваша семейная ценность… – Наташа вспомнила о тайном крещении Марты:
– Не стоит ей об этом знать, –