заглядывать на заседания, где он все равно ничего не понимал. Болеющий Ландау прислал симпозиуму приветствие, конференцию открывал нобелевский лауреат Тамм. И он, и Сахаров, тоже приехавший в Новосибирск, знали Журавлева в лицо:
– Но физики будут молчать, – успокоил себя генерал, – они подписывали документы о неразглашении секретных сведений. Хотя, по слухам, Сахаров не очень-то жалует советскую власть… – Журавлев помнил, что даже во времена покойного Сталина, заключенные шарашек не стеснялись в выражениях:
– Берия разрешал им болтать все, что угодно. Главное, чтобы двигалась работа… – Михаил Иванович видел, что молодые советские физики свободно разговаривают с западными коллегами:
– Они все знают языки, слушают тамошнее радио. У этого Эйриксена здесь прямо простор для вербовки… – Михаил Иванович все-таки решил, что ученый понятия не имеет о делах давно минувших дней, как он называл послевоенные события:
– По крайней мере, если он заведет об этом разговор, я сделаю вид, что ничего не знаю. Да и не заведет он, – уверил себя генерал, – не звать же ему переводчика, а русским он не владеет. Или владеет, но искусно притворяется…
Криво повешенная рукописная табличка на двери комнаты доктора Эйриксена сообщала на двух языках: «Ушел на базу». Базой научная молодежь в Академгородке называла лабораторный комплекс. Рисуночек рядом изображал обитателя комнаты, с академическими лаврами на шее, перебирающего мешок картошки:
– Физики шутят, – кисло усмехнулся Журавлев, – распустили их здесь. Но объявление писал не только доктор Эйриксен, с русским ему помогли… – до начала утреннего заседания оставалось минут пятнадцать:
– Сейчас, – велел себе Михаил Иванович, – она не подписала тетрадку. Никто ничего не заподозрит… – он не мог отказать приемной дочери:
– Работа о числах Серпинского… – горячо сказала Марта, – доктор Эйриксен в прошлом году нашел самое малое, но кажется, я его переплюнула… – девочка поскребла карандашом в коротко стриженых волосах, – сейчас я тебе все объясню, папа Миша… – Журавлев достал из портфеля неприметную тетрадку:
– Серпинский или не Серпинский, а за такое меня бы тоже не похвалили. Саша бы меня и допрашивал, несмотря на то, что мы его почти вырастили… – со старшим лейтенантом Гурвичем он встретился ненадолго, готовясь к поездке в Академгородок. Саша обретался на загородных дачах обкома:
– У нас идет операция в городе, – кратко объяснил юноша, – потом я к вам присоединюсь. Негласно, конечно, Викинг не должен меня видеть… – справившись с отчаянно бьющимся сердцем, Журавлев сунул тетрадку под дверь комнаты:
– Не зря я спросил у Саши, где они поставили камеры, – похвалил себя генерал, – в коридоре их нет, а способа снимать через дверь пока не придумали. Или придумали, – Журавлев испугался, – но я об этом не знаю? Ладно, была не была…
Убедившись,