восемь лет. Итак, он повторял путь своего отца, а мать боялась, что какая-нибудь глупенькая девочка повторит её, Таисину, судьбу, прельстившись на обманные слова Кукина-младшего.
–Не дай, Бог,—молилась она.
Шурочка росла красавицей, умницей. Учителя отмечали её творческие способности и рекомендовали матери отвести девочку в только что открывшийся центр эстетического воспитания, до которого добираться, правда, нужно было более часа, да с пересадкой. Шурочка загорелась идеей заняться творчеством по-настоящему, под руководством специалистов и, не жалея времени и сил, через день отправлялась на противоположный конец города.
Именно занятия в центре определили дальнейшую судьбу девочки: по окончании школы Шурочка поехала поступать в столичный институт культуры. На поезд её провожала одна Таисия. За полтора года до этого умер Роман Петрович, а Татьяна Васильевна пережила мужа только на четыре месяца. Последние дни она не вставала, часто разговаривала сама с собою и привидевшимся ей мужем. Перед смертью она долго смотрела на Таисию, просила у той прощения. Таисия целовала морщинистые руки матери, гладила мокрые от слез щеки и сама просила прощения за то, что так несуразно распорядилась своей жизнью. Последними словами Татьяны Васильевны был наказ переписать их домик на Шурочку.
Девочка не отходила ни на шаг от постели бабушки, поила её из чашки, тихонько пела или что-то рассказывала.
–Ангел, ангел,—шептала Татьяна Васильевна и слабо сжимала Шурочкины пальчики.
За три дня до смерти бабушки Шурочка закончила картину, сюжет который придумала сама: в саду, под цветущими яблонями, за круглым столом сидят бабушка и дедушка. Перед ними самовар, чашки, в глубокой миске сотовый мед. Дед Роман сидит и смотрит серьезно, а бабушка Таня, улыбаясь, разливает по чашкам чай.
Разглядев, что на картине, Татьяна Васильевна попросила повесить её так, чтобы она была перед глазами. Шурочка немедленно выполнила просьбу: к вечеру смастерила рамочку и прикрепила картину на маленькие гвоздики. Последние часы своей жизни бабушка провела в чудесном саду под яблонями, с верным спутником, Романом Петровичем. Она так и умерла, не отрывая взгляда от картины.
Теперь вся радость, весь смысл жизни Таисии заключался единственно в Шурочке. Ей все чаще и чаще приходила на память женщина, которая предсказала её судьбу, пообещав покой лишь на том свете, да и то при условии, что она сохранит «нечаянный цветок». У Таисии не было сомнений в том, что это было сказано о Шурочке, нечаянном цветке их с Давидом нечаянной любви. Тяжелую и многострадальную жизнь прожила Таисия, и не было в ней такого несчастья, которое бы она не испытала. Она давно ничего не просит у судьбы для себя, только для дочери. На пороге своего пятидесятилетия её мысли только о том, чтобы жизнь Шурочки сложилась не в пример лучше.
–Обещай мне,—пытливо всматривалась она в лицо дочери, стоящей на перроне,—жить в радости. Помни, нужно любить и уважать себя, свои желания. Не гневи Бога и не обращайся к нему