оставались еще мешки и ящики.
– Давай-ка поможем людям, – шепнул Горе, – может, за своих сойдем.
Они быстрым шагом стали таскать к причалу сетки с овощами, ящики с консервами, мешки с крупой и коробки с краснодарским кагором, как было на них написано. Гора провианта росла. Пух вспотел.
– Зону можно накормить, – вполголоса обронил Горе, проходя ему навстречу с сеткой картошки на спине.
Разгрузились. С «Николая» перекинули дощатый трап. На палубе появился смуглый мужчина в рабочей куртке – как выяснилось, капитан – и твердым голосом распорядился:
– Так! Личные вещи в салон, мешки-ящики – в трюм, потом начинаем посадку!
Двое-трое мужчин начали было перетаскивать с причала на палубу эту гору вещей, толкаясь и мешая друг другу. Горе перепрыгнул на палубу, оттолкнувшись от лееров, обернулся к Пуху и сказал:
– Подавай через перила!
Дело пошло быстрее. В общей массе они закинули на борт и свои сумки. Погрузились. Капитан велел очистить палубу и начал посадку. Он встал у конца трапа, а с причала на трап людей отправлял монах-офицер. Тот высился над толпой, молча отсчитывая на борт сначала женщин с детьми, потом мужчин. Пух и Горе пристроились в конце очереди. Посреди посадки откуда-то сбоку подошел, прихрамывая, пожилой мужчина, почти старик, в драном полупальто и с инвалидной палкой. Седые волосы торчали из-под старой кепки, почти закрывая уши. Он был небрит и неопрятен.
– Разрешите… местному жителю, – сказал он скорбным голосом.
– Сейчас группу посадят, потом местные, – ответил ему кто-то из паломников.
– Разрешите… я соловецкий, можно сказать, монах…
– Не стыдно вам, мужчина? Какой же вы монах? – уже не так спокойно спросил паломник.
– Извините, извините, – смутился вдруг старик, – не монах, конечно, просто местный, с острова. Извините…
Пух упустил его из виду, потому что народ у трапа задвигался быстрее. Мужчины проходили по доскам смелее женщин. Когда подошла очередь Пуха и Горя, монах остановил их жестом руки, повернулся к капитану и сказал басом:
– НЕ МОИ!
– Товарищ капитан, разрешите мне на минуточку… – вежливо попросил Горе и, повернувшись к Пуху, шепнул: – Быстро давай «лопату»[5]!
Пух сунул ему кошелек, и он, слегка задев плечом, обошел монаха, когда капитан жестом разрешил ему пересечь трап. На палубе команда готовилась отдать концы, последние паломники спускались в пассажирский салон. Горе что-то быстро сказал капитану, пожал ему руку и кивнул Пуху: можно, мол. Пух вслед за монахом взошел на борт.
– Пойдем-ка на корму, с глаз долой, – сказал Пух Горю.
Тут рядом с капитаном возникла неопределенного возраста женщина в желтой куртке и бейсболке с ушами и голосом кондуктора сказала, обращаясь к ним:
– Так, мужчины, вы не из группы, оплачиваем посадочные!
– Не вопрос, хозяюшка, сколько? – среагировал Горе.
– Вас двое, значит, двести!
Горе