. Мы искали язык. И нашли его. По вечерам мы нашей компанией шли в соседнюю деревню, за четыре километра. И не на танцы! Танцы как раз были на нашей центральной усадьбе, а там – копали картошку второкурсники, и среди них был брат одного из нас. Мы входили в просторную избу, освещенную керосиновой лампой, – и ложились на матрас или на пол. Видимо, чтобы не упасть от хохота. Хозяева-второкурсники по очереди, вырывая книжонку друг у друга из рук, читали вслух Зощенко:
«Землетрясение
Землетрясение в Крыму было, как всем известно, два года тому назад. Однако убытки только сейчас окончательно выясняются.
Конечно, официальные убытки тогда же подсчитали – два миллиона рублей. Но к этой скромной цифре надо добавить, как теперь выясняется, еще небольшую суммишку рублей этак в сто.
Как раз на эту цифру пострадал один милый человек такой, некто Снопков. Сапожник.
Он – кустарь. Он держал в Ялте мастерскую. Не мастерскую, а такую каменную будку имел, такую небольшую каменную халупку. И он работал со своим приятелем на пару. Они оба – два приезжие были. И производили починку обуви как местному населению, так и курсовым гражданам.
И они жили определенно не худо. Зимой, безусловно, голодовали, но летом работы чересчур хватало. Другой раз даже выпить было некогда. Ну, выпить-то, наверное, времени хватало. Чего-чего другого…»
От хохота дребезжали стекла. И «словарь Зощенко» стал нашим словарем. Он помогал нам жить, дал «спасительные формулировки». Так, оказавшись в сложной ситуации, после задумчивой паузы ставили на стол бутылку, приговаривая: «Чего-чего другого, а уж это!..» И никто не спорил.
«…в пятницу одиннадцатого сентября сапожник Иван Яковлевич Снопков, не дождавшись субботы, выкушал полторы бутылки русской горькой.
Тем более он кончил работу. И тем более было у него две бутылки запасено. Так что, чего же особенно ждать? Он взял и выкушал. Тем более он еще не знал, что будет землетрясение».
И теперь у нас было оправдание для друга, совершившего ошибку, перешедшую в неприятность: «…тем более он еще не знал, что будет землетрясение… Так что чего же особенного было ждать?» И такая трактовка успокаивала, вселяла бодрость.
«…И вот выпил человек полторы бутылки горькой, немножко, конечно, поколбасился на улице, спел чего-то там такое и назад к дому вернулся.
Он вернулся к дому назад, лег во дворе и заснул, не дождавшись землетрясения. А он, выпивши, обязательно во дворе ложился. Он под крышей не любил в пьяном виде спать. Ему нехорошо было под потолком. Душно. Его мутило. И он завсегда чистое небо себе требовал.
Так и тут. Одиннадцатого сентября в аккурат перед самым землетрясением Иван Яковлевич Снопков набрался горькой, сильно захмелел и заснул под самым кипарисом во дворе. Вот он спит, видит разные интересные сны, а тут параллельно с этим происходило знаменитое крымское землетрясение».
Если кто-то приходил не вовремя, можно было сказать: «Ну, сходи на улицу, поколбасись немножко» – и он, не обижаясь, шел «колбаситься».
Клан любителей Зощенко, образовавшийся в институте, жил и потом. Встретить своего – значило получить шанс. Помню, мы пришли к главному конструктору одного серьезного «почтового ящика» (так назывались секретные институты), представили ему результаты испытаний их аппаратуры, проведенных нами в полевых условиях, – аппаратура показала результаты несколько неожиданные… И он был поражен. И, присвистнув, сказал: «…Та-а-ак!.. а параллельно с этим происходит знаменитое крымское землетрясение!» – и мы сразу сроднились и всё решили. Это конкретное «крымское землетрясение» мы пережили… как и Снопков.
«…Продрал свои очи наш Снопков и думает: «Мать честная, куда ж это меня занесло? Неужели, думает, я в пьяном виде вчерась еще куда-нибудь зашел? Ишь ты, кругом какое разрозненное хозяйство! Только не понять – чье. Нет, думает, нехорошо так в дым напиваться. Алкоголь, думает, действительно чересчур вредный напиток, ни черта в памяти не остается».
Зощенко никогда не берет привычные слова, уже стертые и потерявшие смак – он обязательно «вывернет наизнанку» и слово, и явление – и мы видим вдруг нечто новое и гораздо более точное. Привычнее было сказать «разоренное хозяйство»… и никакой реакции: «Что значит – «разоренное»? Кем?» А у Зощенко – «разрозненное хозяйство» – и точность созданного им слова вызывает восторг: «Вот именно – «разрозненное!» После землетрясения всё «врозь».
«…И так ему на душе неловко стало, неинтересно. «Эва, думает, забрел куда. Еще спасибо, думает, во дворе прилег, а ну-те на улице: мотор может меня раздавить или собака может чего-нибудь такое отгрызть. Надо, думает, полегче пить или вовсе бросить».
Именно этой фразой мы воспитывали себя: «Надо полегче пить или вовсе бросить» – и по указанию классика делали кто этак, а кто так.
«Стало ему нехорошо от этих всех мыслей, загорюнился он, вынул из кармана остатние полбутылки и тут же от полного огорчения выкушал. Выкушал Снопков свою жидкость и обратно захмелел».
Эта универсальная фраза годилась для многих случаев. Когда наш начальник секретного отдела