какое счастье иметь все это великолепие. В доме нас хорошо кормили. Первое время я так наедалась, что мне потом каждый раз становилось плохо. Повариха это заметила и сказала: „Не лопай так много, не жадничай, иначе испортишь себе желудок. Еда здесь шикарная, всего не перепробуешь. Ешь понемногу, иначе так и будешь маяться“.
Постепенно я привыкла к хорошей жизни, фигура моя обрела женственные формы: грудь и бедра округлились. Намного лучше стала кожа, на лице заиграл румянец, глаза светились. И каждый раз, глядя в огромные зеркала, я не могла на себя налюбоваться. Всем в доме управляла экономка Роза Мустафовна. Я ее жутко боялась, впрочем, как и вся остальная прислуга. Шли дни, и я усвоила все уроки, которые мне преподавала Роза: „Не шуметь, не крутиться у хозяев перед глазами, убирать быстро и хорошо, не подслушивать, не задавать вопросов и ничего не предпринимать без моих указаний“.
От других я узнала, что мой хозяин засматривается на молоденьких девушек, а хозяйка моя молода и удивительно красива. С прислугой она никогда не общалась и все приказания отдавала через экономку. Та в свою очередь информировала хозяйку о том, что происходит в доме, кого следует поощрить, а кого – выгнать вон. И вот как-то, когда я отработала уже месяцев пять, экономка велела мне подняться в комнату Елизаветы Петровны, моей хозяйки. Не знаю почему, но у меня затряслись колени: я боялась, что меня вызвали для того, чтобы дать расчет. Но хозяйка приняла меня с улыбкой и предложила присесть.
Я присела на краешек стула и услышала от нее, что она довольна моей работой: в доме чисто и я не даю никаких поводов к сплетням, – поэтому моя зарплата будет увеличена. Услышав такие слова, я невольно покраснела и начала глупо улыбаться. Хозяйка усмехнулась и сказала, что уже давно не видела такой искренней улыбки, как у меня. Затем попросила: „Расскажите мне о себе“. И я стала рассказывать про свою прежнюю жизнь. Не знаю зачем, но я говорила о том, о чем не хотела никогда вспоминать: о стоптанных, рваных туфлях, о вонючем мыле, которое моя мать варила бог знает из чего, потому что наши шесть вшивых голов нужно было по вечерам чем-то мыть, о том, что я не очень хорошо училась, так как от слабости и голода засыпала на уроках. Я говорила, потому что хоть раз человеку необходимо облегчить душу. У Лизы было такое лицо, будто она сейчас встанет, подойдет ко мне и погладит по голове своими красивыми, ухоженными руками.
Но она не подошла, а только сказала: „Ладно, ты сейчас иди. Я уверена, что у тебя все будет хорошо. Если тебе что-нибудь потребуется, то ты можешь ко мне обратиться лично, и я думаю, что всегда смогу тебе помочь“.
С этого дня Елизавета Петровна стала довольно часто вызывать меня к себе. Она просила меня расчесать ей волосы или просто помассировать плечи. Всякий раз моя хозяйка угощала меня конфетами или отдавала какие-нибудь старые вещи, которые ей, видимо, уже надоели. Все ее безделушки, как она их называла, были необыкновенно изящны и красивы. Это могли быть заколка для волос, украшенная красивыми стразами, музыкальная шкатулка,