радость-то в деньгах разве?
– Значит, что же ты, из идейных соображений?
– Из человеколюбия, – строго произнес старик. И вдруг хихикнул как-то смущенно. – Я что ж, всегда такой кривоногий, што ли, был да хилый?
– Да я помню, какой ты был.
– Ну вот… А Лушка-то в те поры… хе-хе… Вся плата была при ней.
Секунду еще и Кружилин, и Савчук молчали, а потом оба разразились хохотом. Смеялись долго, до слез в глазах. Улыбался и сам старик, отворачивая узкие свои глаза.
– И жук же ты, Филат Филатыч! – вытирая глаза платком, проговорил Поликарп Матвеевич.
– Да уж как умели, так и жужжали. Лукерья ничего, довольная была.
Савчук, отмахиваясь от свирепых, чуть, казалось, не со стрекоз, комаров, шагал по стиснутой деревьями лесной тропе, поглядывал на лохматый, как кедровая ветка, затылок Филата Филатыча, на сверкавшие порой то слева, то справа заснеженные громадины гор, думал об этом необыкновенном крае, куда забросила его судьба, о живущих тут удивительных людях. Он родился и вырос в украинских степях, прожил там всю свою жизнь, и ему казалось, что нет ничего прекраснее этих степей и чарующего неба над ними. По ночам звездные волны, казалось ему, схлестывались со звоном, а потом на землю до утра сыпалась бесшумно звездная пыль, и луговые травы по утрам горели не от росы, а от этой пыли. Теперь он как-то обостренно понял, что красота на свете бесконечна и разнообразна, что природа никогда себя не повторяет и вот здесь, в Сибири, тоже натворила дивы дивные…
Филат Филатыч шел с костыльком, посапывая, но легко и скоро, время от времени оборачиваясь, вытирая ладонью потный лоб в мелких морщинках.
– Ничо, мужики, скоро уж, – говорил он весело, поблескивая узкими глазами. – Туточки раз вздохнуть да два шагнуть.
Старик очень был доволен, что в прошлом году к нему в такую глухомань приехал сам секретарь райкома партии.
– Понадобился, стало быть, я? – спросил он сперва вроде недружелюбно и настороженно.
– Так человек, Филат Филатыч, всегда нужен людям, – ответил Кружилин.
– Это так, – мотнул головой Филат Филатыч, настороженность его исчезла, он по-стариковски засуетился вокруг самовара, принес большую чашку застарелого меда, стал угощать. – Давайте… А плотики я вам, как яички, целехонькие доставлю. Это нам дело знакомое.
– Надеемся, Филат Филатыч. Кроме тебя-то, и попросить некого.
– Ну, есть людишки, – не согласился старик с Кружилиным. – Вот Акимка из-за белков… Да Акимка, ежлив уж до конца-то, охламон все ж таки да пьяница. Не-ет, я вам, как яички…
И действительно, всю древесину Филат Филатыч доставлял аккуратно, никогда не терял даже бревнышка. Нынче в мае сплавил еще несколько больших плотов, а потом вода резко упала, на перекатах обнажились мокрые лысины камней. Сейчас лысины высохли, даже брызги до них не доставали. И строительство жилья на заводе фактически прекратилось.
– Значит, Филат Филатыч, будет вода, говоришь, после Ильина дня? – спросил Савчук.
– Обязательно.