площадь Иван любил бегать с другом Санькой, поглазеть на лавки с товарами гончаров и чеботарей, кузнечных дел умельцев, на ряды зеленщиков и пирожников, калачников и сбитенщиков.
А ежели чуть в сторону податься, то можно попасть в ряды, где мясом и разной дичью торгуют, а на крюках туши подвешенные кровавят.
Сюда съезжались купцы со всех посадов, зазывно кричали торговки:
– Калачи домостряпные, не заморские, не басурманские, а русские, христианские!
– Горячий сбитень! Сбитень горячий!
Сбитень из подожжённого мёда отдавал пряностями, обжигал.
Рядом к Лубянской площади прилепился трактир. Из щелястых дверей тянуло луком жареным, капустой кислой. У коновязи стояли кони, розвальни, сани. Толпились мужики из окрестных сел. Было шумно, весело…
Иван задумался и не слышал, как появился дружок Санька Ненашев, сын дворовой стряпухи. Достал из-за пазухи краюху пирога с требушатиной, отломил половину.
Княжич только сейчас вспомнил, что ещё не ел. Санька схватил длинный шест, принялся пугать голубиную стаю, засвистел лихо. Голуби то взмывали ввысь, то падали камнем до самой земли.
На босоногом Саньке рубаха домотканая задралась, оголив ребра.
Иван поднялся, сказал со вздохом:
– Пойду я, Санька. Государь велел на Боярскую думу явиться…
Глава 2
Иван Третий держал с боярами Думу, собрал их в этот раз не в новой Грановитой палате, а в старой хоромине.
Бояре сходились степенно, друг другу едва кланялись, вдоль стен по скамьям рассаживались, каждый на своём месте, иногда переговаривались. Вот Хрипун-Ряполовский пришёл, следом Даниил Холмский. Князей этих, воевод, связывала общая победа над татарскими отрядами, которые теснили рать князя Стриги-Оболенского.
Князь Даниил Холмский ещё молод, только первой бородой обзавёлся, лицо породистое, из князей тверских, в Москве он оказался вместе с Марией Борисовной, женой великого князя Ивана Васильевича.
Порог думной палаты переступил князь Нагой-Оболенский, окинул взглядом хоромину, заметил князя Беззубцева, поклонился. Древнего рода Беззубцев, из бояр Кошкиных-Кобылиных.
Явились бояре Григорий Морозов и Даниил Шеня, друг на друга похожие, коренастые, длиннорукие.
Медленно, опираясь на посох, вошёл митрополит Филипп в облачении, сел в кресло чуть ниже государева.
Через боковые двери в палату стремительно вступил великий князь с сыном Иваном. Его сопровождали дьяки и несколько оружных[3] дворян, с некоторых пор заменившие княжеских рынд[4].
Ивану Васильевичу к тридцати приближалось. Высокий, бровастый, с крупным носом и курчавой бородой. Проследовал на своё место – в кресло на помосте. Сын Иван стал обочь отцовского кресла, ладонь на спинку положил.
Повёл великий князь по хоромине зоркими очами, сказал негромко, но властно:
– Созвал я вас, бояре, чтоб вместе удумать. Новгородская вольница тревожит меня. Нерадостные вести доходят до нас