«Дорогой этой командую». – «Черт меня побери! Слушай, Ваня, пропускай нас сейчас же, а то враз сковырну эти твои мусорные ящики на колесах! Отгоню свою железяку и разыщу тебя»… И правда, прикатил перед большим боем на Ловати. Ну, побаловались спиртиком, и он уехал. А через неделю Серега утопил сбой танк в болоте…
– Как это?
– Да так. Фрицев за Ловать проперли еще зимой, и они там все лето тихо сидели, иногда только по-немецки: пук, пук! И вот у нас чья-то голова додумалась наступать по причине фактора неожиданности. А там же топи – я их на всю жизнь запомнил! Пошли без артподготовки, только «катюши» немного поработали. Танки сразу же сели по уши. Серега, пока тонул, сумел расстрелять весь боезапас за Ловать, кой-как вылез в темноте с экипажем и деру по болотам… В этих местах мы долго еще грязь хлебали. Потом на Кенигсберг меня, оттуда срочно бросили на Прагу, а Серега пошел на Берлин. Он еще три раза в танке горел, но несгораемым оказался. Братьев пережил, хотя они и не воевали…
– Да тоже, знаешь, воевали, Ваня… Каждому свое. Их было трое, братьев Морозовых, на нашей улице в Мариинске. Старшего, Павла, огневого парня, заводилу мариинского комсомола, хоронил весь город; его убили из обреза мясники, но это было до меня. Второго, Петра Ивановича, я знал много лет. Тоже орел был. Как я уже рассказывал, он работал в Сибири, Москве и на Дальнем Востоке – первым секретарем Амурского обкома партии, последний свой десяток лет на посту заместителя министра сельского хозяйства СССР. Мы виделись с ним по праздникам, редко по будням, иногда ездили на рыбалку. Умер он неожиданно. Схоронили его на Новодевичьем, по соседству с певцом С. Я. Лемешевым и писателем К. А. Фединым. Поставили камень с его орлиным профилем, и я, бывая у этой могилы, всякий раз вспоминаю скромное кладбище на окраине Тайги, где рядом похоронены наши отцы, рабочие-железнодорожники…
– Да, Петр ушел рановато, – с грустью говорит Иван. – Серегу-то парализовало, слышал? Лежит сейчас в Омске, не говорит, еле двигается, но живет! И после войны четырех сынов успел вырастить. Такие богатыри!
Иван смотрит долгим взглядом на карту и спрашивает:
– У истока Волги никогда не был?
– Не был, – виновато сознаюсь я. – Знаешь, сколько лет собираюсь…
– А мы были… Стоит часовенка, под ней чистая лужица…
– Что говорили, Вань?
– Ничего. Какие слова, если такая война да исток Волги?
– Это верно.
– Просто попили той воды да фляжки наполнили для ребят.
Иван опять закуривает, не отрывая взгляда от карты.
– Вот тут, недалеко от начала Волги, в Мареве, стояла наша база.
– Расскажи.
– А что рассказывать-то? Служба у меня была не пыльная…
Его письма-треугольники, написанные каллиграфическим почерком, почтальонша приносила не часто и не редко, но регулярно. В них, правда, ничего не было про войну, а больше все вопросы про наше житье. Мама просила меня читать их по несколько раз и всегда чутко слушала,