начальник. Он ведал размером пайка, но подчинялся указаниям «нарядилы». Из-за этого между ними велась скрытая борьба за первенство. Этот, второй, был не менее жесток и, может быть, более коварен и хитер. Вполне возможно, что среди воров он сумел бы завоевать больший авторитет, если бы улыбка «нарядилы» не перепугала его сторонников до смерти. Манеры пахана были проще, но действеннее. Все, кто становился у него на пути, получали желтую улыбку как пропуск в иной мир.
Вот такого вот высочайшего внимания однажды был удостоен Ленька. Он даже попытался подняться, но не смог. Немного поборовшись для приличия, Мишарин плюхнулся на нары. А, все равно уж!.. Недолго осталось…
«Нарядила» внимательно оглядел его с ног до головы, затем спросил:
– Ты правда писатель?
Ленька напрягся мысленно, чтобы объяснить начальству разницу между журналистом и писателем, но, к своему удивлению, разницы не обнаружил. Слова путались в голове, к тому же приходилось переводить их на «общедоступный язык». Это оказалось выше его сил, и он просто кивнул головой.
– А ты детектив написать сумеешь? – спросил лагерный Бог.
Ленька шевельнул плечами, мотнул головой и закрыл глаза. Такого ответа он и сам бы не смог понять. Он был весь поглощен единственной мыслью: «Скорее бы уж…»
– Подь сюда! – скомандовал «нарядила».
Ленька открыл глаза, но сумел различить только то, что позади первой неясной тени появилась вторая.
– Этому – тройную пайку, – сказал про кого-то «Бог». – Он мне нужен. Как «подлатается»[3], приведешь ко мне.
Все это Ленька слышал как сквозь толщу воды и был несказанно удивлен, когда его растолкали, расхлопали по щекам и напоили чаем. Через два часа процедура повторилась. Только на этот раз к чаю добавили булку, от вкуса которой Мишарин уже давно отвык.
Еще через два часа Мишарин уже сам встретил дымящийся бульон и кусок хлеба.
Э-э-э… Так продолжалось целую неделю. За это время бригадиры, распределявшие по утрам людей на работы, напрочь забыли фамилию «Мишарин». Тем не менее Ленька регулярно получал пайки и окреп настолько, что стал вставать и ходить по бараку. Во двор его не выпускали, чтобы «не светился» на глазах начальства. Когда же он «подлатался» до того, что мог держать в руках веник и совок, стал вечным «шнырем»[4] – уборщиком бараков. Собственно, убирались другие, а Леньке вменялось в обязанность хватать совок и веник всякий раз, когда в бараке появлялся посторонний.
Когда закончилась вторая неделя, его отвели в маленькую избушку на территории лагеря, в которой помещалась канцелярия «нарядилы».
По дороге Мишарин мучительно размышлял, как объяснить начальству разницу между журналистом и писателем. В конце концов, совершенно запутавшись в переводе и примерах, он вдруг сделал для себя открытие: слово – серебро, а молчание – золото! Не успев удивиться, почему это не пришло ему в голову раньше, Ленька шагнул в канцелярию.
– Значится