«Лхэн-Таб». К сожалению, соответствующие сведения из «Лхэн-Таб» пока еще не извлечены. Но зато опирающиеся на него ксилографические книги XVIII и XIX вв., печатавшиеся в Пекине и Улан-Баторе, найдены в ленинградских и уланбатороких коллекциях и использованы исследователями вопроса о «снежном человеке» как в СССР, так и за рубежом (Поршнев Б.Ф. Два открытия или одно? // Знание-сила. М., 1960, № 2, с. 18–21, с. 206–209; Vlček E. Old literary evidence for the existence of «snow man» in Tibet and Mongolia // Man. London, 1959, v. LIX (59?), august.). В «Атласе естественных наук», напечатанном в XVIII в., мы находим изображения употребляемых для изготовления разных лекарств растений и животных, так же как и рисунки медицинских инструментов. Нарисованные растения и животные реально существуют в Центральной Азии. Написанные рядом с рисунком тибетские и монгольские названия соответствуют современным. Изображения отличаются сходством с натурой, хотя и выполнены стилизовано. Среди них, около изображений обезьян (макака и лангура), находится рисунок, представляющий двуногое человекоподобное существо, стоящее на камнях (важное для зоолога отличие от находящегося рядом изображения макака на ветке дерева), а также выглядывающую из скал физиономию другого; может быть, это самец и самка. Надписи гласят, что это животное называется по-тибетски «ми-гё» (дикий человек), по-монгольски – «хун-гурэсу» (человек-зверь). Можно ли думать, что этот рисунок сделан с натуры? Появлению книг-ксилографов исторически предшествовали рукописи, поэтому можно предположить, что рисунки в данной книге – не оригиналы, а перерисовки с более древней рукописи. Но все рисунки оставляют впечатление отчетливого знакомства художника с объектом.
Ниже мы еще вернемся к вопросу об этом изображении, но сейчас стоит напомнить поучительную ошибку по поводу чапрачного тапира, допущенную европейскими зоологами как раз потому, что они пренебрегли его изображениями в древнекитайских книгах.
В более позднем медицинском атласе, изготовленном около ста или более лет спустя (XIX в.), художник уже не обнаруживает знакомства с данным изображаемым животным; отражая, очевидно воздействие народных или ламаистских легенд, он придает этому существу облик скорее демона, злого человекообразного духа чем дикого животного. Но зато тут к иллюстрации приложен очень любопытный текст: «Ми-гё, обитающий в высоких горах, вид медведя, имеющий облик человека. Отличается чрезвычайно большой физической силой». Далее следуют указания к медицинскому использованию его мяса и органов (ИМ, III, № 81, 82).
Внимание исследователя не может не привлечь противоречие между утверждением, что перед нами «вид медведя», и изображением, не имеющим ни малейшего сходства с медведем. Параллели к этому странному противоречию замечены историками древнекитайского искусства: под одним рисунком на камне ханьской эпохи, ясно изображающем стоящее на двух ногах волосатое человекоподобное существо, стоит подпись «Охота на медведя». Точно так же на серии других рисунков, относящихся к этому традиционному сюжету «охота на медведя», медведь был изображен более похожим