нашей: 9 комнат, 15 жильцов. Так что большинство посещало баню. Слева от входа была капитальная пивнуха – место, можно сказать, общественное: по вечерам, по субботам-воскресеньям – очередь. Вход в парное отделение стоил 13 копеек – буханка хлеба, а в душевое – 18; считалось, что шайка воду бережет.
Я ходил туда два раза в неделю, чаще всего один. В помывочной просил кого-нибудь помоложе потереть спину. Тогда с этим было запросто, банная общность считалась обычным делом, крутизны и церемоний еще не нахватались; так что отказу не было, каждый подсоблял в меру своей расторопности. «Парень, потри спину», – и протягивал ему намыленную мочалку. – «…Отлично. Давай я тебе». Я называл это «объединиться в спинтрест».
Если у Путиных и была квартира с отдельной ванной, все равно они, скорее всего, тоже ходили в баню. И какой русский не любит попариться… Мне до бани метров 200, с Баскова – не дальше. Не исключено, что был случай соприкоснуться с будущим президентом в «спинтресте». Посещал я ту баню, как-никак, два года (два других в тот период был в армии).
Далее векторы наши по сторонам разъехались. Путин – в КГБ, в карьер и вскачь, все выше. Секреты, партия и политика его интересовали как единственно доступный ему способ подняться и «володеть». Теперь это очевидно: ловкий парень, он встроился бы в любую конструкцию. Благоденствовал бы и в застой, если бы тот еще длился. Но система крякнула и обломилась, и из вскормившей его партии Володя катапультировался вместе с креслом. И, оказывается, чуть ли не одним из последних. Понятное дело, осторожничал, а то какой же из него разведчик!
В нужное время добрым молодцем обернулся, просчитал все правильно. Правда, как утверждают недобрые языки, первое время за Собчаком то ли шляпу его, то ли портфель носил. Но потом повезло неслыханно: попался на глаза Самому и, подошедши ему по всем параметрам, был явлен народу как преемник.
Наступил 2000-й, оглашают биографию преемника: Ленинград, Басков… Ага, давний сосед по околотку… При прочих равных условиях надо бы отдать за него голос – за бывшую хотя бы спинтрестовскую общность.
Питер – город моей студенческой юности, женитьбы (почему и поселился на Маяковского), рождения дочки, культурного, так сказать, становления и прочего. Прожил я в нем всего 12 лет (с промежутками на 2, потом на 3 года) и одно время помыслить не мог, что куда-то из него уеду. «Как я без Питера?» – такая мысль, знаю, была обычной для многих.
Но прошло время, жизнь дала, по собственному разумению, трещину. И явилось оправдание: питерский дух с годами, наверное, нивелируется, и если перееду, скажем, в Подмосковье, особой разницы не почувствую. Так я оказался в 1981-м во Внукове. Разницу все же довольно внятно ощутил, никуда она не выветрилась. Видна и теперь во многом, да хотя бы в содержании ТВ-программ питерской и центрально-московских.
Питерские навсегда остались мне по духу ближе, застолья с ними – комфортнее, меньше прет карьерным чванством или лакейско-обывательским бравированием приближенности к «господам», которых в Москве объективно больше. Москвичей так или иначе отличает некая, пусть чаще не прямая, а суставчатая «посвященность» в круг сильных мира сего, знание их обихода и прочего, почему ее и обозначают, как только завяжется конкурентный разговор.
И потом, даже обычных городских порядков, житейского толка и общественной терпимости в Питере всегда (во всяком случае, раньше – и это всего лишь мое частное наблюдение) было больше…
И вот теперь Путин. Тут уже дух не причем, тут политика, а любого, кого отобрал бы Ельцин в качестве своего продолжателя, я априори на дух не перенес бы. Чудес не бывает; к тому же, преемник – из особых органов, а что там могут знать о сущности рядового труженика и, соответственно, о его внутренних стимулах, без которых невозможна достойная жизнь для всех? На то они и особые с особым, а не универсальным, взглядом на природу государства.
У меня уже был опыт соприкосновения с органами. В октябре 1973-го за «инакомыслие» отвезли в психушку, продержали 33 дня: Ленинград, психбольница № 4 на Лиговке. Наши с Путиным мировоззрения, стало быть, разошлись. У него претензий к советской действительности не было, иначе не прослужил бы ей верой и правдой 15 лет свой сознательной взрослой жизни, дослужившись до подполковника.
Хотя теоретически можно ведь допустить редкий шанс, что вот этот преемник-назначенец вопреки воле и ожиданиям крестного отца окажется более сильным политиком с самостоятельными идеями серьезного преобразования общественного устройства, достижения настоящего всеобъемлющего согласия среди людей и прочего, и прочего, каким-то странным образом придержанными до поры до времени. Тогда с него, как минимум, объяснительная «достоевщина».
Но нет – никакого шанса! Еще за полгода до избрания, когда преемник стал мелькать на ТВ, я убедился: пусть это и индивид, но никакая не личность, а значит, не лидер; это серый исполнитель сконцентрированной воли сильных мира сего, точнее – его. То-то даже от прямых дебатов отказался. Правильно, боится засыпаться на нестандартных вопросах оппонента: откуда, скажем, будет брать ресурсы для улучшения жизни для всех слоев населения, и прочих.
Из-за этого ностальгически