его, наконец, покинуло, и он не мог удержаться от слез!»[80] Таким образом, для проявления эмоций ему нужен был пример эмоционального реагирования значимых окружающих. Если такого образца рядом не было, то Николай Александрович никак не реагировал и проявлял то самое «знаменитое» ледяное спокойствие и сдержанность.
Эта особенность эмоционального реагирования Николая Александровича также ярко проявляется на религиозных церемониях в присутствии большого количества людей. Единый эмоциональный порыв множества людей вызывал у него настоящий религиозный экстаз, подлинный аффект.
Социальный уровень проявления эмоциональных состояний, или собственно эмоции, был у царя существенно ограничен. Поясним, что социальный уровень эмоций отличается от природного тем, что здесь нет непосредственного контакта с травмирующей ситуацией. Неприятное событие еще не случилось, но есть уже предвосхищаемая событие тревога.
Судя по воспоминаниям современников, тревога не была свойственна последнему российскому императору. Можно с уверенностью утверждать, что он жил исключительно сегодняшним днем, и то, что случится через день, а уж тем более через несколько лет, его фактически не волновало. В силу природной ограниченности интеллектуальной сферы он не был способен анализировать и предвосхищать события, которые могли произойти в его необъятной империи под влиянием его решений или, напротив, бездействия.
А вот истинно человеческие эмоции, чувства Николай Александрович в принципе испытать не мог, вследствие дефицита интеллектуальной сферы. Именно эта странная особенность так пугала окружающих монарха. Дело в том, что он совершенно спокойно реагировал на трагические новости, сообщаемые устно или письменно. Ведь все это случилось где-то далеко и не с ним самим. А сообщающий официальным тоном плохую новость министр старался как мог сдерживать свои эмоции, не давая, таким образом, императору образца эмоциональных переживаний.
Еще одной яркой иллюстрацией подобного дефицита чувств, свойственного Николаю Александровичу, является равнодушие по отношению к смертельно раненному председателю правительства Столыпину. Царь не прерывает программу торжеств, зная, что его премьер находится при смерти. Однако дочь Столыпина вспоминает, как Николай Александрович плакал, стоя на коленях, перед телом погибшего, молился и твердил: «Прости, прости…»
Пожалуй, единственным исключением чувственного дефицита является отношение царя к сыну. Генерал Д.Н. Дубенский вспоминает о реакции Николая Александровича на болезнь сына: «Когда он говорил с Фредериксом об Алексее Николаевиче (наследнике, больном гемофилией. – Авт.), один на один, я знаю, он все-таки заплакал»[81].
Описанные особенности эмоциональной сферы монарха производили на его окружение негативное впечатление и даже давали повод для подозрений в психическом нездоровье Николая Александровича.
Нужно отметить, что предположения