промысловик проболтался мне, что нашел в той зимушке современный алюминиевый котелок с самородком граммов на пятьсот, уложенным в детскую матерчатую перчатку. Верить? Даже и не знаю, потому что тот же промысловик рассказывал, что неоднократно встречал красного волка и огромные следы снежного человека. А тот слиток сдал то ли чеченам, то ли ингушам.
Старая фотография
Когда я пошел в первый класс, меня посадили за одну парту с полненькой черноглазой девочкой Люсей. История наших взаимоотношений интересна, поучительна и изобилует архетипическими комплексами, нереализованными и реализованными желаниями, провинциальной скукой и замшелым вожделением. В другой раз она, эта история, вполне могла бы украсить какой-нибудь литературно-краеведческий альманах с претензией на постсоветский авангардизм. Но это, как говорится, в другой раз. Люся Лисицына. Да. Фамилия важна, потому что Лисицыны, Касицыны, Марьясины, Подрезовы, Максимишины – это все фамилии если не основателей Маленького Парижа, то как минимум тех, кто поселился здесь одними из первых, еще во второй половине девятнадцатого века. Все они обживали правый, высокий берег, в отличие от Левобережной слободы, где селились прислуга, нищета и прочая переселенческая шантрапа. Эти семейства – не чета и нам, появившимся здесь в начале семидесятых века двадцатого и проживавших в бараках Временного поселка. Строились они основательно. Тяжелый лиственничный кругляк. Четырехскатная крыша, крытая железом. Высокие завалинки и окна, всенепременно с резными наличниками и тяжелыми ставнями. Глубокие подвалы. В каждом дворе – баня такого размера и такой основательности, что где-нибудь в Соединенных Штатах вполне бы сгодилась если не на форт, то на блокгауз. В этих домах и на этих подворьях обитали поколения таежников, охотников, золотопромышленников, самогонщиков, контрабандистов, браконьеров, из которых получались не только бандитствующие революционеры и герои, но и великолепные учителя, и знаменитые врачи. Впрочем, бандитов и беглых каторжан всегда почему-то было больше.
Люся Лисицына происходила как раз из такой семьи. Причем, это я теперь понимаю, не какая-то там боковая седьмая вода на киселе, привитая веточка, а самый что ни на есть центральный ствол от корня. Я заглядывал в черные глаза и носил за Люсей портфель. Поэтому на правах «первоклассного» кавалера был если не другом, то как бы одним из детей прислуги со Слободы, которому по воле каприза ли Люсиного, либерализма ли основательного семейства, но все же позволялось не только входить в большой шестикомнатный дом, но и перебирать старые вещи Лисицыных, накопленные четырьмя, а может быть, и пятью поколениями. Старые вещи, даже такие обыденные, как рубанок и маслобойка, этажерка и навесной замок, обладают замечательным качеством, не говоря уж о карманных часах, барометре, патефоне, самоваре, а наособицу золотом браслете с зелеными камнями – он лежит в особой шкатулке, и по особым дням его надевает Люсина мама. Даже если эти осколки давно отошедшей эпохи, которые вроде бы уже и