сбора реактивной массы прямо на орбите для заправки двигателей. Меня не оставляла идея зенитно-пушечного транспорта. Славная экономичная пушка, забрасывающая на орбитальные высоты партии простейших грузов размером с пулю, которые нужно будет только перехватить. Вот только судьба предшественника, застреленного в Брюсселе еще до моего рождения, не очень вдохновляла. Хотя времена, когда такой зенитной артиллерией можно было что-то сбить на орбите, давно прошли.
А потом, через шесть лет подъема, «Черная Медуза» поднялась на орбиту захоронения, сбросив на геостационарной орбите очередной спутник-ретранслятор. И времени на посторонние переживания у меня просто не осталось.
Я больше десяти лет не видел Стапель. Годы не слишком сказались на нем, безжизненный покой орбиты захоронения хранил его. Мы ушли в тень Земли, и тьма легла на его солнечные батареи.
Кубсат передавал тепловизионную картинку – на корпусе наблюдались обширные активные тепловые зоны, необычные для остывавшего десять лет тела. Я знал, где причалить, из файлов, найденных в едва живой оперативной памяти последнего шаттла, ходившего к Стапелю, и, синхронизировав скорость сближения до одного метра в секунду, повел кубсат в облет станции – к специализированным грузовым клапанам для жидкостей и газов. Через один из трубопроводов, закрыв за собой приемный клапан, я проник в давно опустевший водяной бак, где, вскрыв стеклопластиковую обшивку в верном месте, получил доступ к световодам информационной магистрали и подсоединился к ним. Дальше – дело техники, система Стапеля не обновлялась больше десяти лет, все уязвимости в ней известны наперечет, я быстро получил корневой административный доступ и приказал открыть аварийный лючок в коридор станции.
С глухим ударом полость бака заполнилась, кубсат крутануло потоком ворвавшегося воздуха и ударило об стенку, покрытую мохнатым инеем, оставшимся после вымерзших остатков воды. От балбес! – забыл про разность давления, а ведь сам стравил остатки газов из бака пред входом в него!
А на станции все еще есть воздух. По крайней мере, в этой части, давление лишь чуть ниже девятисот гектопаскалей. Воздух теплый, около восемнадцати по Цельсию. Воздух влажный. Почти семьдесят процентов. Состав воздуха – азот, кислород, углекислый газ. Маловато кислорода, многовато углекислоты и почему-то азота… Словно кто-то часто дышал, а надышаться было нечем.
Тусклый аварийный свет подсвечивал коридор станции, глох в тусклой взвеси, плававшей в атмосфере станции, – сотни, тысячи коричневых чешуек, похожих на сброшенные надкрылья насекомых, плавали, слабозаметными потоками перемещаясь в толще малоподвижного воздуха.
Воздух на станции перемещался, хотя конвекционные вентиляторы были отключены – я проверил. Перемещался, а не должен был – тут нет гравитации, и нагретый с солнечной стороны воздух остается, где был. А тут его что-то перемешивало.
Я выбрал холодный реактивный режим для маневров «Черной Медузы», спутник,