терроризовано, воцарилось насилие, произвол и деспотизм. Соблазнительные ходячие лозунги «грабь награбленное», «мир хижинам – война дворцам», «вся власть рабочим и крестьянам», «смерть буржуям и контрреволюционерам», «никакого прав и закона, никакой морали» и т. д., брошенные в массы, имели роковое последствие, и русский народ, потеряв голову, стал словно буйно помешанным. Все моральное разлагалось лестью грубым инстинктам и политическому невежеству масс и предательством. Это была трагедия Великой России и безумие русского народа. Россия неудержимо катилась в бездну большевистской анархии. Росли потоки человеческой крови, все некогда честное и святое захлестывалось волной подлости и измены. Было ясно, что большевизм заливает Россию, не встречая нигде сопротивления. Интеллигенция в страхе трусливо притаилась, и обывательская растерянность ширилась, как эпидемия. Уже появилась «лояльность» к новой власти, модным становился принцип «невмешательства» или «постольку-поскольку», отрекались от идеологии и традиций прошлого, от долга, воспевая дифирамбы большевизму, угодничая перед товарищами и делая красную карьеру.
Происходила страшная драма жизни. Повсюду торжествовала и улюлюкала чернь. Героем и полноправным гражданином был только русский хам, упивавшийся безнаказанностью наступившего разгула и давший полную волю своим низменным, кровожадным инстинктам.
Дон еще судорожно бился, но и это казалось мне предсмертной его агонией. Против стихии, охватившей Россию, казачеству не устоять, думал я. Можно ли утешать себя несбыточными надеждами, закрывая глаза на реальную действительность, и сознавать, что Новочеркасск, куда мы так стремимся, доживает последние дни. Недалеко, быть может, то время, когда и на берегах Тихого Дона, и в бесконечно широких казачьих степях воцарится красный хам. Это неизбежное зло, по-моему, было необходимо казачеству.
Большевизм в моих глазах был заразой, которая мало кого щадила. Необходимо было переболеть каждому.
Или нужны были героические меры, нужны были сверхчеловеческие усилия и страшное напряжение воли, чтобы этому злу противопоставить иное, здоровое начало и решительно и беспощадно проводить его в жизнь. Надо было здоровых как-то изолировать, а больных немедленно лечить и лечить энергично.
Но, проехав уже значительную часть Донской области, я нигде не чувствовал влияния Донского Правительства и нигде не заметил, чтобы в этом отношении им принимались бы какие-либо видимые меры. С несомненностью я установил, что яд большевистской пропаганды на Дон несли фронтовики. Я видел, как, прибывая на станцию назначения и никем не встреченные, казаки расползались по домам, неся заразу в хутора и станицы и заражая, конечно, здоровых. Неоднократно был свидетелем того, как большевистские агитаторы свободно разъезжали по Донской земле, особенно по станицам, разжигая ненависть и страсти и увлекая за собою в первую очередь голытьбу и чернь, а затем малодушных. Наряду с этим видел редкие, жалкие и