роба. Внутри что-то екнуло. Ведь до последнего момента я думал все же, что предъявят статью 190-1 («Клевета без цели подрыва Советской власти» – до трех лет). В 1971 году я давал первый номер «Веча» на экспертизу правозащитнику Валерию Чалидзе. Тот дал справку: «Некоторые места тянут на 190-1». Архангельский областной суд по делу Сергея Пирогова НЕ признал «Вече» антисоветским журналом (Пирогова судили за «Хронику текущих событий», а «Вече» просто нашли при обыске). Итак, СЕМИДЕСЯТАЯ – до десяти лет! Поднялся внутренне на другую ступень – мгновенно, чтобы «они» не заметили во мне смятения. Заявил железным голосом: «В знак протеста против необоснованного ареста объявляю голодовку!» Они немного опешили, но: «Вы нас не запугаете!» Мы все поднялись, и они повезли меня в тюрьму. Да, повезли сами – Евсеев, Плешков и водитель. Искатели оружия были совершенно уверены, что я не сбегу. Знаменитый Владимирский централ открыл свои ворота. Формальности приема: вещей и бумаг у меня почти никаких, ведь взяли прямо из пожарки, отобрали ремень, часы. Первая ночь в камере на голых нарах. Спал, укрывшись плащом. Спал беспокойно. Может быть, мне следовало уехать на Запад? Ведь приглашение было, и сам арест, я чувствовал, откладывался в надежде, что я уеду. «Держись, Осипов! Неси свой крест за Россию!» – подбадривал я себя, отметая сомнения. Где-то скреблась крыса. Осмотрел углы, вроде никого нет. Укрылся с головой: чтобы не укусила лицо. Утром, едва я отказался от баланды (голодовка!), повели на допрос. Плешков – сочувственно: «Ну, как спалось?» – «Нормально. Прекрасно выспался». – «Тогда начнем. В материалах дела обнаружено…» Началась канитель. Мои черновики. Кто писал, зачем, с какой целью? «Заявляю еще раз, что никаких показаний я давать не буду!» – «Ничего. Мы зададим вам все вопросы». Я сидел на табуретке за столиком, подперев кулаками лицо. Я, конечно, ничего не скажу, но мое лицо может невзначай что-то выдать, лицевой мускул может повредить моему автору под псевдонимом. И вот так – каждый день. Декабрь, январь, февраль, март… Помню по самиздату фразу сочувствия к одному «расколовшемуся» диссиденту: «Петр Якир был замучен бесконечными допросами». Что ж, это не преувеличение. Допросы изо дня в день, по восемь часов в сутки становятся настоящей пыткой. И каждый раз, возвращаясь в камеру, сверлишь память: о каком еще эпизоде им известно? Во-первых, бережешь людей. Здесь сразу два чувства: жалость к ближним, желание во что бы то ни стало закрыть их от взора НКВД и – другое: «Я вам не Якир. От меня вы ничего не получите». Во-вторых, зная по опыту, как легко фабрикуют статью 64-ю («Измена Родине»), опасаешься внезапного коварства с этой стороны. При желании всегда можно выдать иностранного корреспондента за разведчика, а уж связь с НТС по андроповской установке означает и «связь» с ЦРУ Казалось бы, а чего бояться 64-й статьи? Ведь в мирное время все равно не расстреляют, а срок не намного больше.
Но не хочешь, естественно, «пятнать» дело. Плешков зловеще заявил: «Во время войны вы бы получили 64-ю статью за передачу политической информации».