милые, но надо всегда соблюдать правила… – Маргарита и ее братья начали играть еще до Мон-Сен-Мартена. Другие дети тоже приехали из католических приютов, с чужими документами. Маргарите немного завидовали, она жила в одной комнате с матерью. Все остальные предпочитали не говорить о родителях, хотя Иосиф и Шмуэль были уверены, что мать после войны заберет их домой. Об отце они не упоминали. Дети знали, что отца увезли на восток, как и других отцов и матерей ребятишек, что жили с ними в приюте. Кто-то из подростков хмуро сказал:
– Оттуда не возвращаются, поверьте моему слову… – мальчика вытолкнул из вагона, шедшего на восток, его отец. Подростка со сломанной ногой подобрал путевой обходчик. Старик скрывал мальчика дома два месяца, а потом через иезуитов его отправили в Мон-Сен-Мартен. Весь поселок тоже участвовал в игре. В церкви Маргарите даже становилось смешно. Она оглядывала заполненные людьми ряды скамей:
– Все знают, кто такая мамочка. Но никто, никогда не донесет немцам… – мадам Дельпи с дочкой ходила в гости к женам шахтеров. Им открывали заднюю комнату или кладовую. Под холщовыми чехлами стояла мебель из замка, хранились ковры и шпалеры. Маргарита слышала голоса хозяев:
– Мадам Кардозо, пожалуйста, не беспокойтесь. После войны мы отстроим замок. Переедете туда с мадемуазель Маргаритой… – молитва закончилась, девочка соскочила со скамейки. Сегодня была суббота, выходной. Мать уезжала в Льеж за провизией, а они с дядей Виллемом убирали приют. Девочка подхватила банку с фруктовым сиропом. Серые глаза дяди весело взглянули на нее:
– Дай мне хотя бы ложку забрать, милая… – Маргарита ждала конца войны, чтобы отрастить косы. Два раза в месяц в умывальной мать наголо стригла ее кудрявые, черные волосы и мазала голову зеленкой. Девочка со вздохом посмотрела на братьев:
– Им хорошо, они светловолосые… – дети шумели на кухне, журчала вода в кране. Виллем вышел в переднюю. Сестра стояла перед зеркалом, в поношенном сером пальто, в крепких ботинках. Насадив шляпку на золотистые волосы, Элиза взяла саквояж:
– Я к вечеру вернусь, как обычно. На обед рагу из мясных обрезков… – она коротко усмехнулась, – девочки пюре сделают, рисовый пудинг… – Виллем, наклонившись, поцеловал нежную щеку:
– Ты осторожней, пожалуйста.
От сестры пахло знакомо, лавандой. Она кивнула: «Не беспокойся».
Священник открыл дверь, поежившись от утреннего холодка:
– Она к причастию не подходит, я видел. Почему? Но не спросишь у нее… – Виллем перекрестил узкую спину в сером пальто. Сестра забирала с почты письма и выходила в эфир с передатчика, хранящегося под полом маленькой квартирки в рабочем квартале Льежа:
– Это опасно… – вздохнул священник, – но мне туда ездить еще опаснее. Здесь дети, два десятка, мальчишки кузины Эстер, Маргарита. Отец Андре старый человек, я за них ответственен. Одному Гамену можно бегать по округе… – в ошейник собаки вкладывали записки для Монаха.