в Долину на людях ее видели очень редко. Предполагалось, что основную часть времени она живет в Долине со Стасом, хотя точно на этот счет никто ничего не знал: последние три года на Равнине было сравнительно тихо, и третейского вмешательства общепризнанной совести Равнины не требовалось.
Тимофей решил не давать Лилии времени на окончательное овладение вниманием всех присутствующих и провозгласил:
– Прошу наполнить бокалы!
Не слишком привычные к подобной галантерейности дричи и итеры неловко закопошились вокруг стола, разливая напитки и запасаясь закусками.
Когда суета затихла, Тимофей поднял свой бокал и заявил:
– Сегодня исполняется ровно три года, как на Равнине тихо и спокойно. Я хотел бы, чтобы мы все ценили это спокойствие и хранили его как можно дольше. А еще я хотел бы, чтобы мы все помнили, кому должны быть благодарны за все, что имеем и что рискуем потерять каждый раз, когда своим страхом, злостью или скукой вызываем очередную волну смертей, – он выпил бокал до дна, поставил его на стол и повернулся к висевшему за его спиной бронзовому знаку.
Окружающие затихли, с любопытством наблюдая за тем, как Тимофей, благоговейно глядя на солнышко, медленно воздел руку к нему, затем коснулся лба, а потом груди в районе сердца. Закончив сей ритуал, он вновь повернулся к столу и торжественно поцеловал висевший у него на груди знак.
Через несколько секунд он вроде бы как встрепенулся, смущенно оглядел присутствующих и неловко улыбнулся:
– Простите меня, пожалуйста, вас это ни к чему не обязывает, – и уставился в тарелку.
Первой не выдержала Ульяна Петровна:
– Тимофей, ты в порядке?
Он поднял на нее светлый взгляд:
– Я уже давно в порядке – с тех самых пор, как понял, что происходит и что должно происходить.
Оказалось, что Лилия сидит прямо напротив него, и он мимоходом поймал ее язвительно-восхищенный взгляд. Пауза затягивалась, и Тимофей с внутренним содроганием ждал чьей-нибудь подачи.
Наконец откуда-то с дальнего конца стола донесся чей-то дрожащий от сдерживаемого возбуждения голос:
– А что должно происходить?
Отлично. От этой печки уже вполне можно начинать плясать.
– Вы же все понимаете: в полной мере это может знать только Галилей… Спасибо Стасу, – и он отвесил уважительный поклон в сторону хранившей молчание Лилии, – он доказал, что Галилей жив и по-прежнему охраняет наш покой и благополучие. Важно, чтобы мы ему не мешали.
Он замолчал и начал сосредоточенно жевать. Гости тоже послушно занялись своими тарелками, но было совершенно очевидно, что их терпения хватит ненадолго.
Через несколько минут Тимофей снова предложил наполнить бокалы, и посреди начавшегося общего оживления снова раздался голос. Теперь это была Нора, на которую он с самого начала возлагал большие надежды:
– Тимофей, милый, но мы ведь все всегда