Обследоваться по этому поводу отец категорически отказывался, и после нескольких бесплодных попыток Егор оставил надежду уговорить отца воспользоваться медицинскими знаниями собственного сына. Да и самого его отцовская изжога не особо волновала, поскольку возникала она только после очень уж крамольных с точки зрения диетологии блюд. Ну имеет право человек, в самом-то деле, на одно-единственное несерьезное недомогание?! И вдруг…
Не то чтобы он всерьез себя винил в смерти отца – слишком много всякого разного видел он на своей работе, чтобы быть столь самонадеянным, – но мысли его постоянно вертелись вокруг этого вопроса: что он упустил?
Проснулся Егор наутро с ясной головой – ясной просто до отвращения. Напиться накануне ему не удалось: он пил, и пил много – только почему-то все никак не пьянелось. Точно так же не пьянелось ему все три дня, прошедшие после того, как мать обнаружила отца в его кабинете – без малейших признаков жизни, за рабочим столом, на котором ворохом лежали старые фотографии. Это тоже не давало Егору покоя: он не понимал, как могли эти фотографии быть связанными с отцовской смертью. Что-то здесь было не так – или Егору казалось, что не так: тогда получилось бы, что не он просмотрел нечто важное, а на самом деле что-то было не так…
Он вышел на кухню в надежде, что мать еще спит: пусть хоть немного отдохнет после всех этих соболезнований, комьев на могилу, цветов, которые почему-то пахли как-то особенно удушающе. Кто их знает, может, они всегда так пахнут зимой? На фоне свежести снега, например…
Но Марта Оттовна уже стояла у плиты и варила традиционный утренний кофе: все должно быть, как всегда, что бы ни происходило. Опускаться нельзя. А в категорию «опускаться» у матери входило и отсутствие свеженакрахмаленной скатерти, и небрежная прическа, и домашние шлепанцы, и неаккуратные бутерброды – словом, все, что могло бы внести хоть самый ничтожный диссонанс в неизменную атмосферу домашнего уюта их родового гнезда.
На столе стояло три чашки. Мать подхватила турку, обернулась к столу – и замерла.
Да, подумал Егор, а этот из гнезда выпал…
Он встал и молча убрал третью чашку. Марта Оттовна дернулась было его остановить, но тоже промолчала и разлила кофе по чашкам. Кофе, видимо, варился тоже в автоматическом режиме: в турке оставалась ровно одна порция.
– Не надо, мам, – негромко сказал Егор.
– Что не надо? – ровно, не глядя на него, поинтересовалась мать.
– Чем скорее ты привыкнешь, что все так и есть, тем лучше. Иначе можно свихнуться. Поверь, я знаю. Я видел.
Кофе пили долго: надо же было чем-то себя занять. Как на грех, было воскресенье, и следовало еще решить, что они будут делать целый день. Наконец мать все тем же ровным голосом спросила:
– Чего хотели папины сослуживцы?
Егор с деланным удивлением поднял брови, но мать досадливо нахмурилась:
– Да ладно, говори уже.