вашего сына, мол, только предлог. На самом деле он нацелен на подрыв устоев. В «Новом мире» мы, как и все, прочитали «Один день Ивана Денисовича». После взаимояростных споров с отчимом мне была названа перспектива дальнейшей моей юности: колючая проволока. Наличие лагерей при Сталине при этом отрицалось. «Кому ты веришь, мне, сибиряку, или рязанскому учителишке?»
18 лет.
1966. Май, 13.
Поражение по химии.
Был на V съезде писателей БССР.
Быков; Кожевников в президиуме.
Выступление Гречко[13].
«При Сталине больше порядка было», – со злобой.
Май, 22.
‹…› Спор, дискуссия, поучения, ругань. Быков, отец, я. А также Пастернак.
– Не хочу из-за Быкова терять сына.
И все такое.
Май, 23.
А наутро – мать. «Нет, не все равно!!!»
‹…›
«Роман требует болтовни; высказывай все начисто», – советовал Пушкин А. Бестужеву.
6 июля 66.
Юрьенен, приглашаю трепаться,
Юрьенен, ты романом ранен,
Юрьенен, а не слишком ли рано,
За роман тебе, братец, браться,
Юрьенен,
Затяни ремень!..
И смелей, Юрьенен, смелей.
По-моему, с автором все ясно. Диссиденство тут не самоцель. Литература – главное.
Уже с 8-9-го классов у меня начался период романтического диссидентства, я стал воспринимать мир по Пушкину: «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы». Тогда же, на уроках химии и в беседах с классным руководителям, я заявил о своем несогласии с атеизмом. Поступив на филфак, я первым делом попытался создать литературный журнал оппозиционного направления. Об этом были разговоры и совещания с тобой и Борей Сорокиным – другом Вени Ерофеева, старшим и опытным диссидентом, уже исключавшимся. Но дальше намерений дело не пошло, потому что все, включая ведомых и неведомых мне стукачей, видели мою чудовищную наивность, и, вероятно, именно это спасло меня от ГБ. На нашем курсе учился чеченец по имени Норик, 24 лет, мы дружили, и однажды он меня по-доброму предупредил, чтобы я не зарывался, что есть разные люди и меня могут неправильно понять. Я принял к сведению, и лишь потом до меня дошло: а откуда он, собственно, знал, что я «зарываюсь»? Уж не поставлен ли он был?… Мой романтический «политикоз» продолжался на первом курсе и стоил мне ученических отличий: две единственные четверки, по логике и фольклору, я получил за первый семестр. Но с лета 1968 г. научные и художественные, а также, конечно, любовные и экзистенциальные интересы стали перевешивать политику.
18.7.1973.
«Случайно встретился в трамвае с тетей Людой. Ей за 50, искусствовед, друг старых друзей нашей семьи. Мучительный разговор. Выяснилось, что я, в 23 года пишущий статьи по литературоведению для советских (а каких еще?) журналов, не располагаю ее к уважению. Поскольку своим поведением оправдываю