в жизни не ездил на автобусе.
– И что?
Пенни вздохнула и посмотрела на продавца билетов с выражением, в котором читалось: «Ну что мне делать с этим парнем?»
– Ладно, – сказала она, копаясь в своей сумочке в поисках ключей, а потом поболтала ими перед собой. – Я уезжаю. Последний раз предлагаю довезти тебя до дома.
– Езжай.
– Пока, Ривер. Удачи… – она показала на озеро, – со всем этим.
Глава вторая
До сих пор я не утруждал себя получением водительских прав, что определенно не повод для гордости.
Большинство детей, живущих в Лос-Анджелесе, начинают мечтать о правах с малолетства. Но в свои шестнадцать я не пошел в Департамент регистрации транспортных средств, как все остальные, а когда мне стукнуло семнадцать, это стало чем-то вроде фишки: я был парнем без водительских прав. Почему? Потому что мне они были не нужны. Я влюбился в Пенни Броквэй, когда нам было по пятнадцать лет; за месяц до моего дня рождения ей исполнилось шестнадцать, и она вместе со всеми получила права, так что зачем мне было учиться водить, у меня была Пенни, вплоть до того самого дня, как я застрял посреди озера в Эхо-Парке в тринадцати милях по скоростному шоссе от дома. По улицам это оказалось всего десять миль, точнее, десять и две десятые мили, я знаю об этом точно, поскольку прошел их все.
У меня был телефон. Были люди, которым я мог позвонить. Мама. Леонард, хотя я знал, что он на работе. Я мог позвонить Уиллу, Люку или Мэгги, они бы с удовольствием подбросили меня домой после разрыва с Пенни. Я мог просто вызвать такси! Но мне не хотелось никого видеть, даже водителя, которого я никогда потом больше не встречу…
Я бросил парню веревку, выбрался из лодки и услышал, что должен еще двадцать долларов, поскольку, пока я сидел и думал, пошел второй час; я вытащил кошелек и заплатил, потому что не мог позволить себе не оправдать чьих-то ожиданий.
Я пошел пешком. Врать не буду – я не знал, куда идти. Я никогда не был в Эхо-Парке. И редко заходил восточнее Фейрфакса.
Я не был бойскаутом, но все же знал, что запад в той стороне, где сейчас медленно заходило солнце. День клонился к концу.
Я прошел через филиппинский квартал, тайский квартал, корейский квартал. Мимо магазинов, торговавших яркими пластиковыми ведрами и цветастыми зонтами, шелковыми пижамами, специями, рыбой, радиоприемниками и футонами. Я не остановился, чтобы поесть лапши, пельменей или строганого льда. Я не помнил, что и когда ел в последний раз. Обычно у меня чудовищный аппетит, и тот факт, что я не купил даже чая с шариками[1], говорил о многом.
Наконец на тоскливом длиннющем бульваре Пико в Мид-Сити я начал терять самообладание, вспомнив о своей прическе. На прошлой неделе мы ходили в парикмахерскую «Руди» в Венис, где Пенни объясняла Джасперу, парикмахеру, что надо делать: «Пусть будет немного взъерошенным. Сзади чуть снимите, а то такое впечатление, что у него маллет»[2]. Когда Пенни это говорила, ее рука лежала на моей шее, пальцы перебирали волосы, немного натягивая их, чтобы проиллюстрировать сказанное.
Как можно гладить волосы человека, а через неделю бросить его посреди озера в Эхо-Парке?
Случившееся