врагом, который давно становится и опаснее и ожесточеннее и наглее врага внешнего. «Смелым Бог владеет», Государь. Да благословит Господь Вашу решимость и да направит Он Ваши шаги на счастье России и к Вашей славе. Вашего Императорского Величества верноподданный Н. Маклаков». – Царь, торопившийся куда-то, велел Маклакову оставить письмо и сказал, что посмотрит.
Между тем, у Голицына, по обычаю, укоренившемуся с Горемыкинских времен, были уже заранее заготовлены и подписаны царем указы Сенату, как о перерыве, так и о роспуске Думы. Текст указа о роспуске был следующий:
«На основании статьи 105 Основных Государственных Законов повелеваем: Государственную Думу распустить с назначением времени созыва вновь избранной Думы на (пропуск числа, месяца и года).
О времени производства новых выборов в Государственную Думу последуют от нас особые указания.
Правительствующий Сенат не оставит учинить к исполнению сего надлежащее распоряжение.
Этот указ был испрошен еще Штюрмером перед 1 ноября; потом он был в руках у Трепова и, наконец, перешел к Голицыну, которому царь сказал: «Держите у себя, а когда нужно будет, используйте». Голицын перед 14 февраля показывал бланк Ладыженскому, который, по его словам, убедил Голицына, что это будет нарушением основных законов, с чем Голицын согласился.
14 февраля открылись заседания Государственной Думы. Родзянко указал накануне, в беседе с журналистами, на вред уличных выступлений и на «патриотическое» настроение рабочих. В заседании, где присутствовали Голицын, Риттих, Шаховской, Кригер-Войновский и союзные послы, обширное разъяснение дал Риттих, рассмотрение его разъяснений было отложено; большие речи по общей политике произнесли Чхеидзе, Пуришкевич и Ефремов. Газеты констатировали, что первый день Думы кажется бледным, сравнительно с общим настроением страны.
Открытие Государственного Совета ознаменовалось инцидентом: Щегловитов не дал Д. Д. Гримму сделать внеочередное заявление, после чего зал заседания покинула вся левая группа, часть группы центра и некоторые беспартийные.
Обыватели несколько опасались с утра выходить на улицу, но в центре города день прошел спокойно. По донесению охранного отделения, бастовало 58 предприятий с 89 576 рабочими, были отдельные выступления (на Петергофском шоссе – с красными флагами), попытки собраться у Таврического дворца, подавленные полицией, и сходки в университете и политехникуме.
15 февраля в заседании Государственной Думы произнесли по общей политике речи Милюков и Керенский. «Кто-то из министров или служащих канцелярии» доложил кн. Голицыну, что речь Керенского чуть ли не призывала к цареубийству. Голицын попросил у Родзянки нецензурованную стенограмму речи, в чем Родзянко ему отказал. Председатель Совета Министров, по его словам, не настаивал и «был очень рад», что Керенский не произнес слова о цареубийстве, ибо «в противном случае он счел бы своим