расширять поселок, – продолжал пояснения Вадим. – Но все эти проекты только на бумагах и остались. От печки сейчас толку будет ноль, потому что стены проморожены. Да и едва ли удастся сразу ее растопить, труба-то наверняка забита. Как минимум снегом, а может, и еще чем, ведь ее уж год как никто не касался. – Не дождавшись от сраженной зрелищем Инны никакой реакции, Ларичев добавил: – К тому же есть еще одна причина, по которой тебе лучше остановиться у меня. Не хочу запугивать, но все же скажу: предыдущая фельдшер уехала отсюда после того, как была изнасилована. Несколько зэков однажды ночью выломали дверь, и… Место, сама видишь, глухое, а у нас тут неподалеку, как раз с этой стороны, колония-поселение.
– О боже! – выдохнула Инна.
– Не паникуй. – Пытаясь хоть как-то успокоить, Вадим взял ее за руку. – Завтра выходной, я позову мужиков, и мы подремонтируем этот дворец, так что работать здесь днем будет можно. А вечером я буду забирать тебя на машине домой. Так тебе ничто не будет угрожать. Ни тебе, ни твоей репутации, – усмехнулся Ларичев. – Потому что, по утверждениям досужих кумушек, я уже давно импотент.
«Что-то непохоже, – подумала Инна. – Иначе бы ты не говорил об этом с такой легкостью». И, словно в подтверждение своих мыслей, вдруг заметила, что на правой руке Вадима, которой он все еще продолжал успокаивающе сжимать ее кисть руку, тускло блестит золотое обручальное кольцо. Увидев его, девушка опешила. А через минуту робко спросила:
– Вадим, а твоя жена как отнесется к моему появлению?
– Жена? – переспросил Ларичев чуть дрогнувшим голосом. Потом догадался: – А, кольцо!..
Да, кольцо он так и не снял, несмотря на то что многие пытались сказать ему, что это неправильно, что так нельзя. Но осекались, встретившись с его пронзительным, как стальной клинок, даже каким-то диким взглядом раненого зверя. Его глаза предупреждали: «Не смейте лезть ко мне в душу!» И люди отступали, замолкая на полуслове. А Вадим вопреки судьбе всему назло так и не снял кольца. И даже не надел его на левую руку, как того требовал обычай. Обручальное кольцо осталось тем единственным, что еще хоть как-то соединяло его с теми, кого он потерял. Потерял в один день, в один миг, на собственном горьком опыте познав одну простую истину: из всех несчастий, из всех глобальных мировых катастроф самая страшная беда – это та, что случилась с тобой. Потому что, как бы ты ни сочувствовал посторонним людям, слушая о свалившихся на них бедах, как бы ни болела о них твоя душа, все равно из-за них ты не будешь корчиться, задыхаясь, и биться головой о стену, больше всего на свете жалея о том, что остался жив…
– Никак, Иннуль, – ответил наконец Ларичев, чувствуя, что его молчание слишком затянулось. – Я вдовец.
Последняя фраза прозвучала глухо. На скулах Вадима заиграли желваки. Он ненавидел слово «вдовец» и каждый раз как бы переступал через себя, когда вынужден был его произносить.
– Прости. Я же не знала, – поспешила сказать Инна, поняв, что затронула слишком больную для мужчины тему.
– Ничего, –