воды все равно долетали и орошали тропу и стену, нависавшую над ней, стекая упругими ручейками. Этот путь был длиннее, но бежать по ровному было легче, а значит – быстрее. Через четыре тысячи шагов в долине показалась Па – обнесенная частоколом со сторожевыми вышками деревня. Понга, шатаясь от усталости, ворвался в Марае, общинный дом, где у очага сидел вождь и несколько высокородных – рангатира.
Задыхаясь, Понга крикнул:
– Вождь! Вождь!
Но голос подвел его, ибо горло свело спазмом.
– Что случилось, Понга? – встревоженно воскликнул Факатау-вождь, – У тебя вид дикаря-маеро, бродящего в одиночку по лесам!
Опустившись на корточки у огня и отдышавшись, Понга тихо, но отчетливо произнес:
– Злое дело, о вождь! Я ловил рыбу с моим братом Руа и нашими женами в заливе Фитианга, когда туда вошли два огромных невиданных каноэ, каждое в пять раз больше самого большого боевого каноэ маори. Мачты их были оснащены огромными парусами, множеством парусов! От больших каноэ через некоторое время отплыли маленькие каноэ, числом четыре, со странными бледнолицыми людьми, похожими на патупаиарехе, демонов. Они высадились на берег и подошли к нашему огню. Как велит обычай гостеприимства, мы предложили им угощение, но они рассмеялись невежливо. Затем они принялись хватать наших жен руками. Мы с братом пытались защитить женщин, но бледнолицых было слишком много, четыре раза по десять. Трое из них подняли блестящие палицы и изрыгнули гром. Это было колдовство, макуту! Громом убило Руа, его голова разлетелась на куски, а меня ранило сюда, – он показал глубокую круглую гноящуюся рану в боку, прикрытую повязкой из жеванных листьев дерева Тава, – и отшвырнуло в воду. Я потерял сознание… и очнулся только вечером, когда солнце уже село, а кровь почти не текла из моей раны. Я лежал на мелком месте и это не позволило мне захлебнуться. Выбравшись на берег, я обнаружил, что пришельцы вернулись на свои каноэ и взяли с собой наших жен. Весь следующий день я следил за ними, надеясь, что они отпустят женщин, но нет! Рана моя воспалилась… Я понял, что если останусь в Фитианге, то могу умереть, и ты никогда не узнаешь о злых бледнолицых пришельцах. Собрав все силы, я бежал два дня. На второй день начался шторм, так что каноэ бледнолицых не смогут покинуть бухту. Я взываю к тебе о справедливости, вождь! Я сказал…
Факатау сделал знак и раб подал Понге чашу с водой. Тот припал к ней пересохшим ртом и долго пил. Все молча ждали, пока вестник напьется. Затем Факатау спросил:
– Сколько их?
– Четыре раза по десять, вождь, но, я думаю, ещё столько же, если не больше, оставались на каноэ…
Факатау встал и поднял над головой палицу-таиаху, украшенную пучком красных перьев:
– Слушайте все! Я приказываю, чтобы тоуа (боевая дружина, – маорийск.) была готова выступить к завтрашнему утру. Десять боевых каноэ я поведу в Фитиангу лично! Я сказал!
– Мы слышали тебя, о вождь! – хором отозвались высокородные.
Наутро шторм умерил свою ярость, но ливень стоял стеной. Тем не менее, едва рассвело, десять боевых спаренных каноэ с восемьюдесятью