просиял Санька.
Лысина Александра покраснела, а Янович, сверкнув глазами, бросил с недоверием:
– Ну и что ж ты, не воспользовался оборотом?
– Я? – в воздухе крутанул тулуп Санёк и, набрав воздуха, усилил концовку: – Да я!.. Я как настрелял ей… палок десять, до сих пор стонет. На работу не вышла. Того.
Ипатов не сдержал смеха и покатился с ним к подоконнику. Чтобы охладить красные от смеха щёки, он глотнул воздуха и распахнул ворот рубахи.
– Ну, допустим, ты тоже на работу вчера не вышел, – сказал Ипатов, прищурившись.
Санька сжал губы, готовясь к новой фигуре, но Янович остановил сказочную феерию:
– Ладно, пацаны, по коням. Медь вниз пошла. К обеду всё посчитаю, тогда забегайте, перетрём.
Он тут же припал к телефону и, кажется, не заметил, как его друзья покинули директорский кабинет, глядя друг на друга, как повздорившие сорванцы.
После ссоры с любовницей Санька шутил всё меньше и ел без аппетита. Поковыряется в тарелке – и давай к официантам придираться, раскидывая пальцы веером. Вкус к жизни теряется без справедливой оценки личных достоинств, особенно мужских. И вот в конце концов плюнул Санька на гордость и купил тортик, «Ленинградский», Ларкин любимый, как ни в чём не бывало, как бывало в прошлой жизни младшего научного сотрудника института стали, и отправился на свидание к Рабинович.
На встрече Лара зевала, не прикрывая рта, и хлопала простыми, ненакрашенными ресницами, отчего Санёк насторожился – он первый раз видел возлюбленную без грима. Лицо её показалось ему чужим, губы бесцветными, а глаза пустыми. И сам себе он показался простым мужичком с одной лишь достопримечательностью – лысеющим темечком. Санька поставил тортик на скамью в узкой прихожей и с надеждой впялился в глаза Лары, стараясь отыскать в их глубине любимый образ супер-Гацко. А Лара, задрав, подбородок, широкий и плоский, заговорила первой:
– Опоздал. Всё. Я подала документы, продала квартиру и дачу продаю. Мы уезжаем в Штаты, эмигрируем. Я и папа, дети, вся семья, в общем, и сестра с Жорой.
Санька хотел что-то сказать, ковбойское, но не сумел из-за накатившихся слёз. Сел на скамью, прямо на торт, и очень по-русски выругался.
Наутро кабинет Яновича сотрясался от криков и стенаний второго зама.
– Ну помогите же остановить её, боже мой! Валера, есть же какие-то способы…. И незаконные, любые. Не молчи. Александр, не молчи, чтоб тебя!!!
Ипатов протирал очки и смотрел на Яновича полуслепыми глазами, ожидая приговора по любовному делу несчастного друга. Но Янович за время Санькиного монолога не вымолвил ни слова: то щурил глаза, то рассматривал носы дорогущих итальянских туфель.
– А ты, Санёк, будешь содержать её детей? Учить? А? Не в совке живём – за всё платить трэба, – наконец сказал Валерий, поправляя галстук, – Америка, Америка… сам понимаешь.
– Ну, здесь люди живут как-то, –