успел. Уже поздно, в магазине никого нет. Продавец – чёрный, молодой, красивый армянин, посмотрел на меня и протянутую смятую рублёвку, сказал мне:
– Парнишка! Ты уже пьян, я тебе не продам вино! Во-вторых, тебе нет восемнадцати лет! Иди отсюда!
Что-то взыграло во мне! Неожиданно даже для себя непонятная дерзость и смелость вырвались наружу:
– Нет, продашь! Я тебе что говорю – дай бутылку «портянки»! Продавец отвернулся. Я начал приставать. Он резко крикнул:
– Не дам! Уходи!
Тогда, не совладев со своими нервами и не помня себя от ярости, выхватил из кармана перочинный нож, которым только что у Беляевых открывал «Кильку в томатном соусе», яростно закричал:
– Ну, Ашотик, держись! Не быть тебе сегодня живым! Не выйдешь отсюда!
Продавец дёрнулся, побагровел, но сдержался. Я вышел из магазина и начал демонстративно прогуливаться перед освещёнными витринами магазина. Прошло с полчаса. Магазин должен был уже давно закрыться, но продавец почему-то медлил. Он забеспокоился, наблюдая через окна за мной. Это вызвало у меня ещё большую агрессию:
– Ага, гад! Боится меня! Трусит.
Теперь я, засунув руки в карманы, остановился напротив освещённого витража и грозно смотрел на продавца. Непонятное упорство не проходило. Самолюбие ликовало: «продавец, видно, не на шутку струхнул!»
Народу не было, лишь редкие покупатели заходили в магазин. Армянин о чём-то говорил с единственной женщиной, тоже, видно, продавщицей. Это меня начало веселить. Гнев прошёл, выпить давно расхотелось, а к Беляевым домой уже, наверное, со второй смены пришли мать и отчим. Надо было уходить домой. Женщина зашла за прозрачную тюлевую занавеску и о чём-то долго говорила по телефону. Я начал соображать, что «дело пахнет керосином». Отошёл от освещённых окон и потихоньку перешёл на противоположную сторону улицы. Стал в тёмном углу у почтового отделения. Почти сразу же к магазину подъехала милицейская машина. Из неё вышел милиционер с четырьмя дружинниками. Они зашли в магазин. Я быстро перебежал через улицу на территорию парка санатория «Москва» и там вдоль ручья побежал на Овражную.
Как-то мать наварила ленивых вареников. Садимся ужинать. На столе вареники и две маленькие стеклянные баночки со сметаной. Тогда их выпускали в небольшой расфасовке. Приходит пьяный Пастухов. Сразу вызверился на меня:
– Жрать ты мастер, а работать не хочешь! Ишь, сметаной его кормишь! Халдей!
У меня всё вспыхнуло внутри! Как он надоел своими попрёками! Не думая о последствиях, схватил баночку со сметаной и плеснул ей в лицо Филиппа! Сметана залила глаза, покатилась по бровям, щекам и зависла на усах. Отчим не ожидал этого и оторопело заморгал. Мать сначала испугалась, а затем рассмеялась – так был смешон Филипп Васильевич. Я выбежал из комнаты в сад и не стал ужинать. После этого случая отчим перестал попрекать меня едой.
Вся молодёжь города в то время в субботние, воскресные дни собиралась на Пятачке. Довольно широкий спуск