сельхозугодий. Там, где сейчас наша взлетная полоса, раньше паслись коровы. Сначала это была чья-то шутка. Хозяин фермы не привык закрывать ворота, поэтому иногда коровы забредали обратно, когда мы садились или взлетали, но с тех пор название стало полуофициальным. А ворота мы починили.
Мы подошли к кузову фургона и вытащили два моих чемодана. Я потянулся, расправил спину, жадно втягивая спокойный воздух. После рокота мотора я смаковал ночную тишину. Мы уехали далеко на восток, на приличное расстояние от фронта, поскольку вспышки на небе казались далекими и безобидными. Это походило на последние мерцающие проблески шторма, который отошел в море. Пушки грохотали, но ужасы войны были где-то далеко.
– Базу ночью вы особо не рассмотрите, – сказал капитан Бартлетт. – Но давайте найдем вам койку, а потом можно и поесть. По крайней мере вино здесь вкусное. А летное поле я покажу вам завтра.
Ночь была холодной и яркой от звезд. Я последовал за молодым офицером к меньшему из двух зданий, смутно различимому в темноте.
7
Меня поселили одного. В комнате стояла узкая койка, рядом с которой расположился небольшой шкаф, деревянный стул, втиснутый между спальным местом и стеной, кроме того, из стены торчало несколько крючков, на которые я мог развесить одежду. Потолок прямо над кроватью резко кренился вниз, поскольку комнатенка располагалась в конце барака. После того как я затащил внутрь два тяжеленных чемодана, свободного места практически не осталось. Я перепаковал вещи так вдумчиво, как только мог, переложив то, что мне не потребуется в ближайшей перспективе, в чемодан побольше, и умудрился затолкать его под кровать, предварительно вынув все из маленького, развесив одежду и достав зубную щетку. Комната не отапливалась, поэтому я быстро разделся и юркнул под одеяло.
Я лихорадочно перебирал в памяти все, что видел и пережил, особенно разговор с Уэллсом. Но за день я устал как собака, и, хотя мне было холодно и неудобно, почти мгновенно уснул.
Проснулся я еще до рассвета. Пару минут не мог понять, где нахожусь, а потом ощутил нервозность и страх. Вокруг царили темнота и тишина, и, хотя я быстро вспомнил, где я и как тут оказался, неизведанное вселяло ужас.
Всю жизнь меня преследовали подобные ночные страхи. Я понимал, что не одинок в этом, и специалисты-психологи объясняли, что перед рассветом интеллект и эмоции находятся на самом низком уровне. Боязнь и сожаления овладевают человеком быстро и легко, кажутся реальными, близкими и неприятными. Они отступают, стоит забрезжить рассвету, их становится легче переносить, но все дело исключительно в контексте. Ночью страх не воображаемый, не преувеличенный, он просто выступает на передовую вашего разума.
Итак, я в северной Франции, в сельской местности, один в дрянной комнатенке, лежу на кровати под тонким одеялом, в темноте, а в нескольких милях от меня бушует война. Я вспомнил, что Симеон Бартлетт сказал о гигантской пушке Круппа. Она настоящая? Немцы и правда будут целиться в базы вроде этой, прежде чем