и встречный обогнули
И на гору забрались
Как же быстро промайнули?
Как же быстро пронеслись!
Ка-ак же быс-тро про-не-сли-и-и-и-и-ись!..
Тетя Фуня, тетя Фуня!
Ты вожатою была.
И троса звенят, как струны,
И звонят колокола.
Тетя Фуня – едем вместе!
До небес подать рукой!
Эй, Владимир – выше крестик!
Здесь совсем недалеко.
Здесь совсем не-да-ле-ко-о-о-о-ой-ё…
Мне туда пока не надо
Ты вези меня назад!
Тетя Фуня очень рада
И везёт меня назад!
«Знаешь, рыба, я не против —
Я имею свой каприз:
Выпускаю тех, кто хочет.
Кто не хочет, едет вниз!
Мой билет – за две копейки.
Это значит в два конца.
Вверх – копейка, вниз – копейка.
Для такого молодца!»
Для-а та-ко-го мо-лод-ца-а-а-а-а-а-а-а…
Метро
А метро киевляне не любят за то, что
Пахнет краской и смазкой какой-то оно.
А вот чтоб нафталином, борщом или кошкой —
Это, вы уж простите, метру не дано.
То ли дело шестнадцатый номер трамвая:
Запах семечек, мыла, родной перегар.
В нем торговки бывало таким торговали —
Застеснялся б и Житний – подольский базар.
Время прет. Отменяет шестадцатый нумер,
Не сказать бы плохого, какой-то чудак.
Умерла малахольная бандерша Буня.
И теперь ее именем кличут собак.
Разве это Подол? Это адова мука!
Пахнет краской и смазкой какой-то Подол.
Угадайте теперь, почему валидол
Я всегда чесноком заедаю и луком…
Лавра
От тоски – и утро хмуро.
Накопились облака.
Но Печерская Лаура
Мне видна издалека.
За блондинкою сусальной
Я слежу, не отвожу.
И наряд ее не бальным,
А купальным нахожу.
Эти смелые разрезы
Хороши в монастыре.
И советский, и приезжий
Видят колокол в нутре.
Молодец, она имеет
Их по-прежнему в виду —
Потому-то не стареет,
Потому-то – на виду.
«Монах Иезекия из Киева пишет…»
Монах Иезекия из Киева пишет:
– Налево Лаура. Направо – София.
А сердце тобою и Гансиком дышит, —
Возлюбленной пишет монах Иезекия.
– Тоскует душа и обратно, в дорогу
Меня увлекает. Прости меня, Боже.
За неумолимую эту тревогу,
За трепет и нежность к родному порогу,
За жажду пойти, торопясь, по дорожке…
А после, когда утомленно нахмурясь,
С победной обидой, очами сверкая:
– Неужто, – ты спросишь, – Софииц, Лауриц
Лобзанья заманчивей Гретхен ласканий?!
Я буду смеяться и буду дразниться,
И вспомню