балагур, пьяница и любимец девчонок, начал негромко наигрывать на гитаре марш. Остальная братия принялась тихонько отбивать руками-ногами темп и приговаривать зловещим шепотом:
– Пей до дна, пей до дна, пей до дна…
Все это звучало достаточно жутко в темноте, которую жалкие огоньки свечей вовсе и не освещали, а как бы даже наоборот. Но этим придуркам понравилось. Кто-то завыл, кто-то заклацал зубами. Я затравлено оглянулась: может, все-таки мутанты? Валька пьяненько ухмыльнулся мне и положил руку на плечо:
– Пей, Мерлина. Уважь общество. Ведь ради тебя собрались.
Ага, ради меня! Уж мне-то можно не заливать. Чуть дрожащей рукой я приняла рюмку.
– Пей до дна, пей до дна, пей до дна, – шепот нарастал, гитарное бренчание усиливалось.
Я выдохнула и опрокинула в себя жидкость.
– У-у-у… а-а-а, – я взвыла и выпучила глаза.
– На, запей быстрей, – чьи-то руки вручили мне граненый стакан.
Я жадно отхлебнула и закашлялась. Вот гады – спирт заставили водкой запивать. Раздался дружный ржач.
– Приговор приведен в исполнение. Теперь, ты Криська, прощена, – давясь от смеха, сообщил Валька.
Приятель, называется. Но безмятежность стремительно овладевала мною. Я плюхнулась рядом с Янкой и ответила:
– Гады вы все. А я вам пирожки принесла.
– Еда! – дружно взревело сообщество и потянулось ко мне.
Больше я ничего не помню.
– Тр-рр-тр-рр-тр-рр…
Самый отвратительный звук вырвал меня на поверхность гнусной действительности. Голова трещала не меньше этого будильника. Я застонала и закинула руку к прикроватной тумбочке, где он стоял. Увы, рука прошлась вскользь. Будильник свалился на пол, продолжая отчаянно верещать.
Ох-хо-хо, как же мне было плохо. С трудом разодрав глаза, я наклонилась и подняла эту орущую гадость. А потом взгляд мой упал на дверь, и остатки сна мгновенно покинули меня. И даже голова стала болеть меньше. Одна из досок была разломана посередине. Сквозь довольно приличную щель проглядывал коридор.
Я затравленно осмотрелась. Янка лежала тихо-тихо, уткнувшись лицом в подушку. Кровать Машки была аккуратно застелена. Ну, это и понятно – она в больнице, счастливица. А вот Янка какая-то слишком неподвижная. Я потерла виски. Но это не поспособствовало работе мозга. Я никак не могла понять, что было вчера, что не было. А главное – кто сломал дверь?!?
– Ян! Ну, Янка, – принялась я тормошить подругу.
– М-м, – промычала она и подняла голову от подушки.
Всклокоченные темные волосы, оплывшее лицо, глазки-щелочки – она была похожа на тунгуса, пережившего метеоритную атаку. А потом увидела дверь и загрустила.
– Писец, – печально изрекла она. – Лариса Петровна нас с потрохами съест.
В голове царил полный сумбур, а провалы в памяти и дикая головная боль усиливали мое смятение. Но комната была до боли знакома. Янка тоже. Я сама…
Взглянула