ребенок. Мы с ним читать и считать научились. К школе готовимся. Память у него хорошая. Думаю, проблем с учебой не будет
– Ну и хорошо – Мама улыбнулась и обняла меня.
И до сих пор не пойму, толи она сказала, толи мне показалось «…не затеряется в коридорах времени, за туманом… Обычной жизнью жить будет». А может это мне вообще во сне приснилось. Шесть лет мне тогда было.
А через полгода что-то случилось с отцом. Помню, мама сильно переживала и говорила «… пропал, пропал…» Я тоже тогда расстраивался и думал по-детски «Как же я без папы… Ведь у всех есть папы…» А потом бабушка сказала; «Нашёлся» Но радости в её голосе почему-то не было. Я всё понял, когда отца привезли. Привезли его мама и мой прадедушка. Отец на себя был не похож: ни на кого и не на что не реагировал, его сажали, он сидел, клали в постель, он лежал, давали ложку в руку, он ел. Бабушка Дина Анатольевна, увидев сына, залилась слезами.
– Да погоди ты его оплакивать, – сказал дед. – Может ещё и в себя придёт, никто не знает, что с ним. Заплутал за туманом, в коридорах гнилых… Но ведь Виринея его нашла. Значит, не полностью мозг выжжен, отвечает. Рефлексы основные сохранены. Подождать надо.
Я тогда не очень понимал, что говорил дед, но главное понял. Отец сильно болен, а мама выглядела усталой и постаревшей, бледной с тёмными кругами под глазами. Видно было, что она держится из последних сил.
– Ей отдых длительный нужен: сон и питание, – сказал дед. – Много сил потратила: сначала думала, что Роман пропал, потом мысленный контакт с ним устанавливала…
Помню, отца посадили в кресло, и все пошли на кухню. Я, было, тоже туда направился, но дед строго сказал:
– А, ты, тут посиди, мал ещё. Да и не поймёшь ты ещё наши разговоры.
Я остался с отцом. Хоть я и понимал, что с ним что-то не так, но какому ребёнку после разлуки не хочется пообщаться с отцом. Я подошёл к нему, взял за руку и удивился: прежде крепкая рука отца теперь была вялой и холодной. Я стал трясти его за руку, но он никак не реагировал. Тогда я заглянул ему в глаза. Что я там увидел? Мрак, бездну и что-то ещё, от чего сжалось моё детское сердце, и ужас охватил меня. Позже, повзрослев, я пытался вспомнить, что же я увидел или почувствовал, но не мог. Скорее всего, мой мозг наложил запрет на воспоминание, иначе моя детская психика не справилась бы с тем ужасом, от которого у меня случился нервный припадок. Помню, как я отринул от отца, что-то закричал и спрятался под столом, откуда и извлек меня дед, прибежавший на крик, перешедший в рыдания. Прибежали все.
– Что, что случилось? – спрашивала бабушка.
Но я ничего не мог объяснить, только всхлипывал и показывал пальцем на отца.
– Хотелось бы знать, что его так напугало. Не нужно было оставлять их вдвоём, – сказала мама, забирая меня от деда.
Вот так и решилась моя судьба. Вместо школы в Петербурге я уехал с дедом в Карелию. Вообще-то, он мне не дед, а прадед, но я называл его дедом. Он дед моей мамы, а его дочь, мамина мама