бок.
– Рядом с тобой, – ответил Локвуд. – Черт, как холодно! Нужно было перчатки надеть.
– Я слышу плач.
– Она в окне. Внутри стекла. Ты ее видишь?
– Нет.
– Не видишь ее скрюченных, готовых схватить пальцев?
– Нет. И, пожалуйста, не нужно мне их описывать…
– Хорошо, что я лишен воображения, иначе мне сегодня снились бы кошмары. На ней кружевное серое платье и что-то вроде вуали на лице. В одной руке она держит какое-то письмо, оно испачкано чем-то темным – не знаю, кровь это или просто слезы. Она прижимает письмо к груди своими когтистыми иссохшими пальцами… Ну вот что, сейчас я разложу цепь. По-моему, самое лучшее, что мы можем сделать, – это разбить стекло. Разбить, собрать все осколки и отправить их на сжигание. – Голос Локвуда звучал спокойно и ровно, я слышала, как он позвякивает цепью.
– Погоди, Локвуд.
Я стояла, ничего не видя, чувствуя лишь прикосновение морозного воздуха к лицу, сосредоточилась и открыла свои уши и сознание навстречу более тонким, потаенным вещам. Плач стал чуточку тише, а затем я уловила чуть слышный шепот и такое же едва ощутимое дыхание:
– Спрятала…
– Что? – спросила я. – Что ты спрятала?
– Люси, – сказал Локвуд. – Ты не видишь того, что вижу я. Ты не должна разговаривать с этой тварью. Это плохо кончится.
Локвуд взял меня под локоть и потянул вперед за собой. Я вошла в выложенный из цепи круг, шепот тут же оборвался, на секунду вернулся и вновь исчез.
– Убери цепь, – потребовала я. – Мне не слышно.
– Спрятала, спрятала…
– Люси…
– Тише.
– Я его спрятала…
– Где оно? – спросила я. – Где?
– Там.
Я повернулась, чтобы посмотреть, и мое Зрение сфокусировалось. Краешком глаза я увидела контур окна, а в нем фигуру чернее темноты. Длинные волосы, сгорбленные плечи, странным образом поднятые над головой руки, скрюченные то ли в безумном танце, то ли в ходе какого-то жуткого колдовского обряда. Неестественно длинные пальцы, казалось, тянутся ко мне через всю комнату. Я вскрикнула. Почувствовала, как стоявший рядом со мной Локвуд ринулся вперед, взмахнув своей рапирой. Длинные пальцы обломились, из каждого обрубка вырвался луч потустороннего света, и эти лучи разлетелись в стороны, словно переломленные в призме.
Мои уши разорвал дикий вопль. Затем раздался хруст разбитого стекла. И наступила блаженная тишина.
Мои барабанные перепонки распрямились, висевшее в комнате напряжение разрядилось. Сквозь разбитое окно в комнату проник розовый свет уличных фонарей с Нельсон-стрит, осветив стоящие в комнате предметы. Какой же маленькой оказалась при свете эта комната, казавшаяся до этого огромным пустым пространством! Обычная спальня с детской двухъярусной кроватью и несколькими стульями. Да еще с темным гардеробом, стоявшим у меня за спиной. Из-под двери в спальню потекли струйки теплого воздуха – как приятно было чувствовать их прикосновение к моим замерзшим лодыжкам!