когда стаканы на столе сползлись в кучу. Один из сидевших за столом, плотный и коренастый, с небольшой лысиной, взял бутылку белого азербайджанского портвейна и разлил остаток по стаканам, прищуривая глаз и наблюдая, чтобы всем вышло поровну.
– Это вот Алексей Петрович, с телевидения. Между прочим, одно время вёл цикл армейских передач, – показал на него рукой Лев Васильевич. – Так что, знакомьтесь! А это сотрудник редакции, Баранкин Сергей Ефимович, – он познакомил Гладышева со вторым своим гостем. – Может быть, позже познакомитесь поближе.
Гладышев был польщён тем, что нежданно-негаданно оказался в такой замечательной компании, и эти славные люди даже пригласили его выпить с собой.
Звякнули стаканы. Вкус портвейна показался ему изысканным и приятным, хотя это был самый обыкновенный портвейн. Он даже подумал, что не прочь бы был сейчас выпить бутылочку-другую этого вина и с сожалением отметил, что оно уже закончилось.
Закусывать было нечем, и все дружно задымили.
– А что он написал, говоришь? – переспросил Алексей Петрович у Льва.
– Довольно неплохую вещь. Она у меня здесь лежит, – отозвался Лев Васильевич, перегнулся через свой стол, открыл дверцу тумбы и извлёк оттуда знакомую Гладышеву красную папку. – Вот.
Он повертел её над головой и передал на просмотр гостям. Однако те явно не были настроены на чтение и, полистав немного, отложили папку в сторону.
– Я потом прочту, – сказал Алексей Петрович, но Гладышев по его словам понял, что читать он не будет.
– Слушай, а откуда ты всё это взял? – поинтересовался Лев. – Как ты написал всё это? Откуда к тебе всё это пришло?
Гладышев загадочно улыбнулся, потом показал пальцем в потолок, не зная, как выразиться точнее:
– Наверное, оттуда.
Лев многозначительно замолчал, но, так как был порядочно пьян, вскоре снова заговорил:
– Нет, ты знаешь, конечно, мне твой роман понравился, но… но… но, только зачем ты так часто пишешь про троллейбусы? Я устал про это читать, честно говоря. Да, конечно, с транспортом у нас большие проблемы, но нельзя же так много писать про троллейбусы. Это же кошмар!
Гладышев смутился. Ощущение эйфории мало-помалу начало оставлять его: критика вряд ли кому нравится и мало кого ободряет.
– Ну, а вообще-то так ничего, ничего. Есть места вообще просто сильные, но в целом роман так себе, средней руки, между нами говоря, – продолжал Лев, не замечая, какие изменения в собеседнике влекут за собой его слова. – Опубликовать его будет очень тяжело, но я дал себе слово – сделать это и всё. Конечно, противников у него будет много. Но я постараюсь сделать всё, что в моих силах, привлеку на свою сторону ещё несколько человек из редколлегии, создам общественное мнение… Только… Только роман надо будет сократить… сократить.
Лев пьяно замотал рукой с поднятым вверх указательным пальцем. В это самое время Гладышев хотел как раз поинтересоваться, почему редактор взялся бороться за его роман, и кто будет его противниками, но тот не дал ему