я видела, что его всего трясет. – Дома поговорим…
Но дома он со мной не говорил. Они ругались с мамой. Тихо так, но все равно ругались. Я услышала лишь ключевую фразу, которая мне все и объяснила: «Не хочу, чтобы наша дочь выросла шлюхой».
А дочь выросла авантюристкой, прохиндейкой, легкомысленной особой… Что правда – то правда…
И я сбежала. Помощник консула отвез нас в ту квартиру, которую снимали мои родители, пока разыскивали меня, мы тепло распрощались. Мама плакала… А я вдруг отчетливо представила себе весь тот ужас, что мне сейчас предстоит – разговор с родителями. Ведь мне придется отвечать за все, что случилось со мной… И за роман с Тони и за все потерянные нашей семьей деньги, и немалые деньги… А у меня просто не было сил разгребать весь этот кошмар…
Я знала, что все то время, что мы еще пробудем в Варне, пока не купим билеты, и даже время в полете, не говоря уже о возвращении в Москву, домой, родители будут пилить меня, безжалостно упрекая за все то, что натворила. Что я попросту разорила их, не говоря уже о том, что сама испортила себе жизнь, и что теперь меня, по всей вероятности, может ждать только тюрьма… И если поначалу они начнут издалека, из детства и школьных лет, моей средней успеваемости и подростковой неуправляемости («…все дети, как дети, а ты готова спать, не снимая ролики…» или «… думаешь, мы с папой не понимаем, что твой мотоцикл – это способ убежать от проблем, от одиночества, от самой себя?! Но так нельзя жить, надо смотреть жизни в глаза, надо понимать, что ты родилась женщиной, а не мужчиной, и что тебе надо хотя бы изредка надевать платья, красить губы…»), то потом краски будут сгущаться, и отец не поскупится на крепкие выражения. И пока мама будет вспоминать всех тех потенциальных женихов, которых я упустила, отец заклеймит меня позором, непременно обзовет (в который уже раз!) шлюхой и бросит в сердцах, что мне не хватит всей жизни, чтобы расплатиться с ним за свое легкомыслие… Я так хорошо представляла себе наш разговор, что меня заранее тошнило от надвигающихся разборок с самыми моими близкими людьми. А ведь они могли бы повести себя и по-другому. Пожалеть меня, обнять, поцеловать в мою облысевшую голову и сказать, что готовы забыть все, лишь… бы не травмировать меня, не вспоминать весь этот кошмар…
Но по выражению их лиц я понимала, что ждать такого выражения родительской любви не приходится. Но и давать себя на съедение самым близким людям я тоже не собиралась. От меня и так почти ничего не оставалось… Так, тонкая оболочка человеческого существа…
В одном кармане джинсов я судорожно сжимала рукой теплый бумажный рулончик – подарок Тони, деньги, что он успел сунуть мне перед тем, как его убили. В другом я хранила возвращенные мне матерью Тони (под нажимом помощника консула) свои паспорта: заграничный и российский, внутренний. С этими сокровищами я могла обрести настоящую свободу – раствориться в благословенной, теплой, чудесной стране Болгарии, (чтобы меня потом долго искали и не нашли)…
Мы