грунтовки, испуганно и покорно закивали своими кронами хилые акации; ветер яростно погнал по дороге сухую листву, и какая-то черная кошка в панике шмыгнула под забор директорского дома. Он отложил книгу в сторону и, подвинув к себе тетрадь, зябко поежился от задувающего в оконные щели ветра. Загасив сигарету о подлокотник кресла, он нацепил очки, пробежал глазами по строчкам, написанным за ночь, после чего продолжил: “Надвигается буря. Вечером обязательно застелить подоконник рухлядью. Футаки еще не показывался. К директору школы прошмыгнула кошка, раньше я ее не видал, какого черта понадобилось здесь кошке?! Видно, что-то ее напугало, иначе в такую узкую щель ей было бы не протиснуться… Чуть не расплющилась, но все же пролезла! Сегодня опять не спал. Болит голова”. Он опрокинул в себя загодя приготовленную стопку палинки и быстро наполнил ее до того же уровня. Он снял очки и неосмотрительно смежил глаза. В темноте он увидел мчащуюся куда-то расплывчатую фигуру, крупную, высоченную, неуклюже двигающуюся; было уже слишком поздно, когда он заметил, что дорога, эта “кривая, изобилующая препятствиями дорога”, неожиданно обрывается. Но, не дожидаясь, пока этот человек сорвется, он в ужасе открыл глаза. Ему послышалось, будто где-то ударил колокол. Ударил и тут же умолк. Колокол? Да еще так близко… во всяком случае, ему почудилось, что совсем близко. Через щель между занавесками он окинул холодным взглядом поселок. В окне у Шмидтов мелькнуло размытое пятно, в котором он тут же узнал мятую физиономию Футаки: тот выглянул в распахнутое окно и с испуганным видом стал что-то высматривать поверх домов. Чего ему нужно? Доктор вытащил из кучи бумаг, громоздившихся на столе, тетрадку с надписью ФУТАКИ и отыскал нужную ему страницу. “Футаки чего-то боится. На рассвете он испуганно выставился в окно. Ф. боится смерти”. Он махом осушил стопку и снова налил в нее палинки. Потом закурил и вслух произнес: “Так и так скоро все околеете. И ты тоже загнешься, Футаки. Только не надо бздеть”. Немного спустя за окном пошел дождь. И вскоре он лил уже как из ведра, вода, заполнив выбоины и колдобины, растеклась во все стороны стремительными ручьями. Пристально понаблюдав за ними, доктор открыл тетрадь, набросал эскиз, добросовестно обозначив на нем все, даже самые небольшие потоки и лужи, и проставил под рисунком точное время. В комнате постепенно светлело, но под потолком все еще горела рассеивающая холодный свет голая лампочка. Доктор устало поднялся, выпутался из одеял, выключил свет и снова уселся в кресло. Из большой картонной коробки, стоявшей по левую руку от кресла, он достал банку рыбных консервов и кусок сыру. С одного края сыр уже тронула плесень; немного поизучав его, он швырнул кусок в кучу мусора возле двери. Вскрыл консервную банку и принялся есть, методично и основательно пережевывая еду, прежде чем проглотить. Затем он выпил еще одну стопку палинки. Он больше не мерз, но какое-то время еще продолжал кутаться в одеяло. Он положил на колени книгу и резким движением снова
