и что-то такое мощное на меня нахлынуло, что я не мог оторваться от Его глаз, наверное, не менее получаса. Я стоял и плакал – и слезы эти были такими благодатными – будто очищали мою душу. Мне кажется, что даже наши, часто, увы, беспардонные бабки свечницыни разу меня не потревожили. А однажды, я стоял в Церкви справа, недалеко от алтаря. Шла служба, но тогда я еще не до конца вникал в ее смысл и закрыл глаза, молясь о чем-то своем – и странным образом для меня ничто не изменилось – как будто я продолжал все видеть: и священника, который вел службу, и дьякона рядом с ним, и головы стоящих впереди прихожан. Только справа от меня, прямо перед иконой Иверской Божьей Матери – как будто открылся проход – я увидел свет от распахнувшейся за поворотом двери и услышал чьи-то голоса. Из прохода появился Он, за Ним шли люди в белом. Все было настолько реально, что я до сих пор помню каждую мелочь… Я помню, например то, что увидел тогда не привычную по иконам белую тогу, а несколько другое белоснежное одеяние и как деталь его – нечто похожее на спадающие складками шаровары, обвязанные вокруг ног – у щиколоток. Я очень хорошо это рассмотрел, потому, что в этот момент опустил глаза к его ногам. Он был бос – и надо было видеть красоту этих ног, когда Он шел. Он повернул лицо налево, ко мне, что-то говоря идущему за ним человеку, сделав при этом плавное движение рукой – и было в том столько изящества… Какая красивая рука… А само лицо – оно было просто чудесным в мягкой открытой улыбке… Кожа… – это была бархатная кожа младенца. А нежный румянец на щеках… Именно тогда я понял, почему за ним так шли люди. Это не только его удивительное Слово, но и сама внешность – столь чистая, прекрасная и… непорочная, что в своем вечном и таком неизбывном стремлении к внешней и внутренней чистоте и красоте, люди видели и чувствовали в Нем его Божественную Необыкновенность…
– Я пошел за Ним… – просто закончил священник».
Отец Кшыштоф слушал очень внимательно, затем грустно улыбнулся и сказал: "Но, ведь не все пошли…", а на мое, вполне осознанное заявление, что нам всем не хватает веры, согласно кивнул головой… Вот так… – лжи или лицемерия он тогда бы не принял… Так вот и получается – действительно считал, что веры не хватает и ему… Это ему-то ее не хватало! При всем подвижничестве в возрождении храма, в его строжайшем монашестве… Ах, с каким восхищением мы все смотрели на молодую красавицу-монахиню, приехавшую как-то на время в наш приход. А затем, с еще большим восхищением или… жалостью, смотрели на нее, узнав, что она постриглась в монахини из-за неразделенной любви к нашему Кшыштофу. Да и правильно ли здесь будет сказать «неразделенной», потому как от такой чистоты, красоты и нежности вряд ли отказался бы какой мужчина, просто он, посвятив свою жизнь Служению, нашел в себе силы отказаться от этой любви. И по сути это ужасно, в нашем-то понимании… Но! To jest Krzysztof… И вот здесь… не знаю… в праве ли, но! Должен, да, конечно же, должен, и опять же в назидание…
Прости, наш добрый суровый отец – тебе-то, я знаю, это не так уж и