когда тот приглашал его и ещё нескольких доверенных кузнецов обсуждать возможности дополнительных заказов оружия для нужд замка. Хоуэну та встреча была памятна тем, что до неё он, по рассказам общих знакомых, представлял себе Ротрама человеком крайне независимым, если не сказать своенравным, далеким от Ракли настолько, насколько может быть далёк человек, промышляющий тем же, что составляет основу тамошней власти. Но Ракли к тому времени уже не стало, вместо него теперь в замке распоряжались его бывшие военачальники, и им оружие надобилось в ещё больших количествах. Можно подумать, в Вайла’туне ни с того ни с сего прибавилось виггеров, способных с ним обращаться! Но кузнецы знали Ротрама хорошо, слов на ветер он отродясь не бросал, так что не верить ему, когда он называл точные количества шлемов, кольчуг, мечей, наконечников для стрел и арбалетных дротиков, причин не было. Тем более что и платил он всегда исправно и в срок.
В тот раз они тоже сидели в одном из покоев этого высокого терема, бревенчатые стены которого тогда ещё пахли свежесрубленной древесиной, горячей глиной очага и душистыми грибами вперемежку с развешенными для просушки травами. Ротрам ведь не сразу богачом заделался. Говорят, он был родом чуть ли не из фолдитов, но сумел найти своё место в жизни и вот теперь пожинал плоды удачных решений. Из разговора за закрытыми дверьми стало понятно, что Ротрам не просто вхож в замок и даже в Меген’тор – его центральную башню, а имеет там прочные связи и высоких покровителей, которые дают ему возможности и хорошие деньги на оружии зарабатывать, и терема посреди Вайла’туна возводить. Раньше он если и принимал участие в заседаниях их сомода, то далеко не во всех, и сидел скромно, поодаль от остальных, говорил мало, в основном слушал и, как правило, всегда соглашался. Однако, начиная с той достопамятной первой встречи под собственной крышей, Ротрам повел себя смело, по-хозяйски, так что вот уже второй или третий раз сомод собирался у него в новом доме. Хоуэн прошлые разы пропустил – то Хида, сына погибшего оплакивал, то болел, чего с ним прежде никогда почти не случалось. Так что, можно сказать, сегодня он явился сюда впервые. В качестве бывшего старейшины, или аола, как их называли в тунах.
Потому что теперь его место занял не кто иной как Торни, которому он заповедовал свою кузню.
Старейшиной Торни можно было назвать с большим натягом. В кузнечном деле он весьма поднаторел, этого у него было не отнять, однако аолами мастера становились не потому, что умели что-то делать лучше других, а потому что достигли определенного преклонного возраста и были ценны не только своими руками, но и наставлениями, опытом, за который и пользовались всеобщим уважением среди знающих людей. Торни же был ещё довольно молод и желание делиться опытом с другими из него исходило не слишком, однако он в какой-то момент тесно сошелся с Ротрамом, и тот недавно предложил выбрать старейшиной именно его. Вместо Хоуэна. Который как раз сказался больным, чтобы не показать вида, будто расстроен.