пикового короля. – Видишь, рядом с ним десятка пик легла? Ну вот. А в ногах – бубновая жизнь…
– Хм… Ничего не поняла! – капризно переспросила Ритка, внимательно вглядываясь в карточный круг. – Это что значит, Мирослава? Про злодея-то? Странно даже. Какой же он злодей получается, если по его воле Леська таки мужика себе найдет? Всем бы такую злодейскую волю! А мне, значит, ни злодея, ни мужика самого завалящего не выпало… Так, что ли?
– А у всех судьба разная, милая. Ты в прибытке живешь, и бога благодари. А ее снегом обсыпало. Ступаешь – и больно.
– Кому? Кому больно? – с тихим раздражением переспросила Ритка, подняв тяжелые глаза на гадалку.
– Так траве… Той, которая под снегом…
Леся сидела, стараясь не вслушиваться в эту галиматью. Для того хотя бы, чтоб не заплакать. Потому что очень уж лихо Мирослава относительно травы под снегом высказалась, не убавишь и не прибавишь. А остальное – чушь собачья. Про светлое тепло, про злодея. Особенно про хорошую волю этого злодея, которая должна для нее семейное счастье определить. Ага, сейчас. Больше этому злодею делать нечего, как о ее счастье заботиться. Чего-то напуталось в этом месте у гадалки Мирославы, точно напуталось. Карты не так легли. И Риткино раздражение совершенно напрасно изливается досадливой завистью. Что ж, ее тоже можно понять – зря за гадание платила? За то платила, чтобы вызнать все про чужого злодея, который ее жиличке прекрасное семейное будущее обеспечит? Нет, ну точно, галиматья.
– Все, больше гадать некому, Рита? Желающих больше нет? – деловито собрала со стола карты Мирослава и быстро глянула на Лесю ждущими алчными глазами. Чего расселась, мол, деньги давай.
– Леськ, неси свои сто долларов! – на лету подхватила Мирославину алчность Ритка. – Чего сидишь, уши развесила? Еще одного короля ждешь?
– Так мы же вроде… – предприняла Леся попытку напомнить ей о давешних благородных зачетных соглашениях, но тут же и осеклась. Чего это она, в самом деле? Ритку не знает, что ли?
– Ага, размечталась! А вот этого не хочешь? – с готовностью выставила Ритка перед ее носом фигу. Фига получилась очень выразительная, с багровым идеальным ногтем, с нервно двигающейся туда-сюда фалангой большого пальца. Произведение искусства, а не фига. Леся отодвинула от нее на всякий случай лицо, покачала головой то ли обреченно, то ли с пониманием. А может, и так и этак. А что, бывает же. Особенно если человек живет себе слабой травой, мерзнет под снегом. И ничего ему не остается делать, кроме как заниматься пониманием да обречением перед каждой самоуверенной фигой.
– Ты, значит, будешь вся при мужиках да при злодеях, а я за это платить должна? – пояснила свою позицию Ритка. – Мне, значит, пусто, а тебе густо? Так, что ли? Крутой бульон из-под яиц получается?
– Да ерунда это все, Рит… – начала было оправдываться Леся, но тут же осеклась, заметив обиженное лицо Мирославы. Хотя не столь оно было обиженным, сколько грустно насмешливым. Тяжело поднявшись с дивана, она произнесла тихо, поправляя