и ночи, по выходным – когда захочется. Деньги обеспечивают свободу, молчание и анонимность.
– А тебе приходилось ради клиента сталкиваться с темными делишками?
Марк ущипнул себя за нос, но потом снова посерьезнел:
– Разумеется, нет. Все британские юристы придерживаются строгого кодекса поведения. Мы обязаны поддерживать власть закона и способствовать должному отправлению правосудия. Если я совершу преступление, то больше не смогу практиковать. Ни из-за какого клиента не следует рисковать карьерой.
Марк из тех, кто высоко ценит честность. Я осознаю, что не уничтожила свое сообщение Ричу, и виновато возвращаюсь к нему, наблюдая, как исчезают его следы. Закрываю компьютер и просто сижу. Это не я. Я никогда в жизни так себя не вела. Марк сейчас где-то там, далеко, уехал забирать детей, которые с нетерпением предвкушают свадебную церемонию. Мне приходится закрыть глаза, чтобы избавиться от этой картины.
Я вижу первые блики зари и, устало взглянув на тонкие занавески, вижу, что уже начинает светать. Я откидываю голову на спинку дивана. Марк скажет Изабель, что та может стать подружкой невесты. Я прижимаю пальцы к вискам и вспоминаю Иззи такой, какой видела ее месяц назад, в последний раз: вбегающей со счастливой улыбкой в их с Оливье комнату в доме, чтобы убедиться, висит ли еще стайка из четырех маленьких рыб, которые мы делали вместе. Это мама помогла мне придумать то, чем мы смогли бы заняться вместе. По ее предложению я купила фетр радужной расцветки, блестки и разноцветные шарики с дырками, думая, что сумеем сделать Изабель рюкзачок. Но у сестры появились другие мысли, отсюда и рыбки, свисающие теперь с потолка. Она хихикнула, когда я набивала их ватными шариками, а один выпал из дырки моей дилетантской стежки. Эти звуки словно высветили меня изнутри, отчего я улыбнулась, а она ответила мне стеснительной улыбкой. Теперь рыбки – первое, к чему Изабель бежит, приезжая ко мне. Иногда я захожу в комнату и просто гляжу на них, на сверкающие в темноте блестки, отражающие свет уличных фонарей, чуть подрагивающие в пустой и тихой комнате в ожидании ее возвращения.
У меня вдруг замирает сердце. Все произойдет в присутствии детей. Разве Клодин этого не учла? Одно это меня унизит – позволить своим детям все это лицезреть. Она же не сможет в чем-то меня уличить, если я не совершила ничего плохого. Неужели Клодин не подумала, какую травму это им нанесет? И Марку. Господи, Марк!
Все случившиеся за последние два месяца незначительные эпизоды получают свое объяснение: почему он настаивал, чтобы мы отпраздновали мой день рождения в «Голдгерст-парке». «Это идеальная возможность проверить их и убедиться, что сервис там действительно на высоте, как утверждают». Почему настоял на строгом вечернем костюме: «В наши дни никто так не наряжается. У тебя должен быть по-настоящему великолепный вечер».
Я немного увлеклась этой идеей и подумывала о том, а не обыграть бы, ко всеобщему веселью, тему моих сорока лет и сороковых годов.
– Понимаешь, платье а-ля сороковые – мне же сорок.
– Да,