персидском, арамейском и ряде других мертвых языках, что давало ему неисчерпаемый материал для научных исследований. Пургин слыл безусловно подающим надежды ученым и даже снискал некоторую известность в научных кругах за свою теорию классовых обществ древневосточных деспотий. Однако долго изучать историю ему не пришлось, и в Иран он отправился вовсе не за этим. Во время обучения в аспирантуре он был завербован компетентными органами, с целью привлечь его к секретной операции по разворачиванию атомной программы в Иране, и после успешной защиты кандидатской диссертации отправился туда воплощать ее в жизнь в составе группы коллег в ранге секретаря посольства. С задачей своей он блестяще справился, и незадолго до перестройки вернулся в Ленинград, где стал профессором на восточном факультете университета. Защита докторской диссертации на тему сравнительного и сопоставительного анализа письменных источников и комплексного исследования археологических данных с целью реконструкции исторических событий и их хронологии – работе над которой он посвящал все свое свободное от защиты государственных интересов время – принесла ему уже широкую известность. Регулярно пересекаясь с Гайворонским на различных университетских мероприятиях, они близко сошлись, а затем и подружились. Они любили углубляться в теоретические разговоры о социологических и психологических процессах, протекающих в обществе, проникать в глубинную сущность таких сложных явлений как человеческие убеждения и иллюзии, любовь и ненависть, конформизм и независимость. Они искали ответы на вопросы о том, изменятся ли поступки человека, если обстоятельства вынудят его принять новые установки, что побуждает людей то помогать, то причинять вред друг другу, от чего вспыхивают социальные конфликты и многие другие нравственно-философские вопросы, ответы на которые изменяются вместе с изменением общественной формации. И самое главное их обоих волновало, сколько еще может продержаться существующий строй, поскольку было очевидно, что без коренных перемен, без реформы экономики, существование нынешней системы обречено. А если реформы состоятся, то они неизбежно приведет к ряду социальных потрясений, поскольку устоявшиеся связи будут нарушены. Их дружба крепла, и когда Гайворонский на рубеже восьмидесятых и девяностых решил попробовать себя на политическом поприще, Пургин, не без поддержки соответствующих органов, отправился вслед, чтобы вовремя оказать посильную помощь, если таковая потребуется.
Когда же Гайворонский занял пост мэра – Пургин, разумеется, занял пост его зама. Оставив своем коллегам курировать, социалистическую часть экономики, в виде городского хозяйства, жилищно-коммунального комплекса, транспорта и образования, которая требовала регулярной оперативной работы, и к которой душа у него, как и у мэра, не лежала, Пургин оставил за собой новую, так сказать капиталистическую часть – приватизацию, инвестиции, в том числе и в основном западные,