не упала в обморок и дважды перекрестилась), достаточно ловкая, должен признать, чтобы поддерживать свое вранье так долго. Ответь мне откровенно: является ли это для тебя препятствием? Противоречит ли твоим убеждениям?
– Вы застали меня врасплох. Я должна подумать. А вы сами сочетались браком в церкви, и ваши дети были крещены, я думаю?
Папашу Секретана мой вопрос, казалось, удивил, он долгое время сидел, приоткрыв рот, и болтал вино в бокале. Мы все подумали, что он сейчас выскажется на эту важную тему и объяснит нам причину столь явного противоречия. Но он поднес бокал к губам и осушил его залпом. Потом повернулся к моему отцу и положил ему руку на плечо.
– Ты не пьешь, Поль, и почти ничего не ел. Обед тебе не понравился?
– Дорогой Луи, у меня совсем нет аппетита.
– Какие-то неприятности?
– После ликвидации Панамской кампании я надеялся кое-что получить, но новости плохие. Сегодня стало известно: касса пуста. Мои сбережения канули в зыбучие пески Центральной Америки.
– Я же предупреждал тебя, что дело сомнительное.
– Ты мне это сказал слишком поздно, зло уже свершилось. Я-то еще не в худшем положении, мой кабинет приносит доход, но десятки тысяч честных людей разорены.
– Деньги потеряли не все. Многие сенаторы и депутаты скомпрометированы. Скандал будет ужасный, и на этот раз замять его не удастся.
Как и большинство их сограждан, многие известные лица: Гюстав Курбе, Эдгар Дега, Огюст Ренуар, Жюль и Эдмон де Гонкуры, Огюст Роден, Жюль Верн, Ги де Мопассан, Эрнест Ренан, Жюль Мишле, Стефан Малларме, Морис Баррес, Жан Жорес, Альфонс Доде, Морис Дени, Тулуз-Лотрек, Пьер Лоти и др. – открыто демонстрировали свой антисемитизм. В 1890 году «Ля Круа» провозгласила себя самой антиеврейской католической газетой во Франции. Кульминацией этой волны антисемитизма явилось дело Дрейфуса в 1895 году.
Впервые отец открыто заговорил об этом. За последний год его привычная меланхолия превратилась в апатию, он не отрывался от газет, которые посвящали целые развороты этой невероятной истории, потрясшей Республику, каждый день добавляя новые порции скандалов и разоблачений очередного сенатора или депутата или рассказывая о подозрениях, которые нависли над таким-то министром. Если им верить, все были замешаны, все продажны, все участвовали в дележе между мошенниками-сенаторами сотен миллионов франков, принадлежащих несчастным вкладчикам, чьи сбережения предположительно растворились в прорытых извивах этого злополучного канала. Вот в это он не верил ни секунды. Речь шла не о неудачном плане, а о монументальном мошенничестве, крупнейшей махинации всех времен, тщательно организованной, рассчитанной на длительный срок, с разветвленной международной сетью. И он вцеплялся в газетную страницу, рассматривая ее со злобным видом, словно старался прочитать между строк, раскрыть самые тайные пружины заговора, который разорил его, полакомившись его деньгами, увидеть то, о чем журналисты не осмеливались