к «социальной революции» – на самом деле это путь к анархии, к гибели….
Ставрополь, губернская тюрьма, 1918 год.
Вода собиралась на стенах большими серыми каплями, похожими на беременных пауков. Пробираясь между трещинами кирпичной кладки, она сбегала на грязный пол маленькими кривыми ручейками и образовывала лужу прямо посередине камеры. Июль выдался жаркий, и свежий воздух, попадавший через ржавую решётку, казался дыханием сатаны, призванным из Преисподней, чтобы задушить измученных, но ещё живых людей, обречённых на скорую и, если повезёт, не очень мучительную смерть.
– Почитай, два года прошло, как я сыскное отделение Каширину передал. В отставку вышел и думал, что все – про меня забудут. Промухал, конечно, место жительства в прошлом году не сменил… Знаете, ещё весной прошлого года некоторые горожане уже перестали со мной раскланиваться. «Революция! Свобода! Демократия!» А тут бывший полициант навстречу. Ну и, понятно, отворачивались, точно от прокажённого… Но усадьбу бросать не хотелось. Цветочки, клумбы, даже прудик с карасями и лавочка под яблоней. Не жизнь, а мечта…Да вот только вырвали эти голодранцы у меня из груди эту распрекрасную жизнь. И за что? Бьют за что? За то, что я охранял покой их жён и детей? Оберегал от воров и грабителей? В этом моя вина? Нет, но я-то ладно – старый и сентиментальный дуралей. А вы? Неужто не могли за границу уехать? – с трудом шевеля разбитыми в кровь губами, вопросил Поляничко, закашлялся и вновь стал отхаркиваться красной слизью в грязный носовой платок.
Ардашев молчал. Разговаривать совсем не хотелось. Он поднялся и, разминая затёкшие от долгого сидения ноги, подошёл к окну. «А и прав Ефим Андреевич, – невольно подумал статский советник. – Как это случилось, что я оказался здесь? Вроде бы было ясно и понятно, где зло, а где добро… Да только не думал я, что этого самого добра в России оказалось ничтожно мало».
Мысли перенесли Клима Пантелеевича на год назад.
Февральская революция 1917 года особенных перемен в жизнь чиновника по особым поручениям МИД России не принесла. Разве что поменялся министр иностранных дел да несколько его товарищей (заместителей). Но весь центральный аппарат остался прежним.
Уже третьего марта руководящие чиновники царского Министерства, не работавшего из-за революционных событий в Петрограде, получили указание явиться на службу к полудню следующего дня. Велено было облачиться в пиджаки, а не парадные мундиры. Четвёртого дня Милюков – новый министр, лидер конституционных демократов – произнёс напутственную речь и вступил в должность.
Ардашев принялся за временно оставленную работу сразу же после личной встречи с новым товарищем министра и старым другом – бароном Нольдэ, состоящим на службе в МИДе с 1899 года.
Надо сказать, что новый министр не стал ничего менять в своём ведомстве. А зачем чинить механизм, если он и так отменно работает? И всё опять пошло своим чередом. Лишь