твоих мыслей, Кузьма, имеет верную психологическую подоплёку. У пришлого есть такой психический комплекс. Это очевидно. Пусть работает в навозе и грязи, если это ему особенно мучительно. Хаживал и я студентом на овощные базы, где я сортировал гнилой картофель. И богатые белоручки трунили надо мной за это… Пускай и он… как бишь его?.. ах, да… Осокин!.. потрудится на моих фермах… Но статус его остаётся неизменным: он – узник. И жить он будет в подвале. И знай, Кузьма: ведь я тобою не обманут. Ты его вызволил, чтоб иметь хотя бы одного подчинённого, которым мог бы ты помыкать. И тебе, мой бесталанный Кузьма, толики власти захотелось… Я не обманут…
И внезапно все сразу: и сотрапезники, и он сам, и его челядь подумали о том, что ему нельзя было произносить эти слова… Ему полезно было притвориться обманутым; Чирков это понял и, вскочив, покинул столовую…
После ухода хозяина пытался Кирилл подтрунивать над слугою:
– Ну, что же, Кузьма, не удалось тебе охмурить хозяина. Я тебя понимаю: ты бывший офицер и привык муштровать подчинённых; без них у тебя хандра. Но простит ли Роман Валерьевич попытку его обмишурить?
Кузьма по-солдатски вытянулся во фронт и ответил:
– Я не смею лгать благодетелю и патрону.
Кирилл пристально взирал на слугу: у того ни один мускул на лице не шелохнулся. Алла молвила:
– Сквозняк портьерами колышет, и я озябла. И уже поздно. А ведь мне ещё предстоит записать сегодняшние речи моего дяди, иначе они к утру потускнеют в памяти.
Кирилл настороженно встрепенулся и спросил:
– Алла, неужели отныне ты будешь систематически записывать в тетрадку разговоры нашего шефа?
– Да, мне оказана такая честь.
Агафья, стоявшая досель в кухонных дверях, гневно, но тихо засопела, резко повернулась и вышла прочь. Кузьма, усмехаясь краешком рта, вытягивался в струнку. Кирилл пыжился и пытался иронизировать:
– А ты преуспела, Алла. Витиеватой вязью отчеканено будет на твоей погребальной урне: «Она записала разговоры Романа Валерьевича Чиркова». Ты окажешься после кончины на скрижалях мировых религий…
– Не суесловь о смерти, – попросила она с выраженьем кротости на лице.
– Пожалуй, – согласился Кирилл и, вскочив, удалился вихляющей походкой из комнаты.
Кузьма слегка поклонился Алле и произнёс:
– Поздравляю вас.
Она ему невесело кивнула и велела:
– Убери и вымой посуду. Загони Осокина в его камеру. И больше не провоцируй дядю своим психологическим трюкачеством.
– Я понял.
Она медленно встала и вышла из столовой. Кузьма, тревожно супясь, начал убирать посуду…
12
Осокин в парусиновой робе понуро сидел с вилами на скамейке возле парников; две овчарки лежали рядом на крохотной лужайке и, ощерясь, смотрели на него. Сумерки сгущались, а ветер