службе не знают, как я выгляжу, господин Кужель? – усмехнулся тот. – Охотно вам не поверю.
– Присядем? – спросил он.
– Ну что ж, – старик, кряхтя, устроился на скамье. – Посидим, хотя в моем положении это уже и ни к чему. Что же вы место такое открытое выбрали? Снимут нас здесь на раз-два. Видео председателю на стол. Запись разговора. Выражение лиц и прочие пикантные подробности. А ведь до пенсии вам ого сколько.
Кужель криво усмехнулся. В других обстоятельствах эта встреча была бы его концом. Что тут скажешь: вся вертикаль под карательные функции заточена – от зеленого лейтенанта до самого трона. Но с некоторых пор ему были безразличны и председатель, и вездесущие сотрудники внутренней безопасности, и собственная жизнь. Никчемная жизнь, как сейчас ему казалось. Ведь она так и не побаловала его счастьем на всем тяжелом пути по служебной лестнице к генеральскому званию – скорее, была откровенно жестока с самого интерната, куда его определили еще ребенком.
– Пусть вас это не беспокоит, – мрачно сказал он.
– Почему? – тут же заинтересовался старик.
Он не ответил. Присел рядом и засунул пальцы в карман. Через пять минут Франц Витольдович смотрел на него во все глаза. Этот человек явно не шутил. Именно это напугало его до смерти, а не та хмурая уверенность и честность, которую собеседник распространял вокруг. При этом он не был похож на человека, чьим смыслом жизни была эта самая честность – наоборот, казалось, он шел наперекор одному ему понятным принципам. Уверенно шел, будто напролом, расталкивая, разбрасывая, расшвыривая все, что так тщательно создавал сам.
Маленький человечек нервно постукивал желтыми ногтями по зубам и непрерывно переводил блеклые глаза с лица генерала на два конверта. Они так и лежали с самого начала на гладком дереве скамьи. Простые конверты для деловых писем. Заиндевевшие с тепла, безобидные на первый взгляд, и которые тот достал из кармана: без марок, без подписей, без какого-либо адреса. Один из них был явно толще другого в несколько раз – там было то, предназначение чего старик не хотел бы и слышать. Второй, хотя и был гораздо тоньше первого, но также содержал в себе не менее ужасные для него вещи. И хотя его визави уже озвучил их содержимое, он по-прежнему не рисковал к ним прикоснуться.
– Я не могу ждать до бесконечности, – угрюмо сказал генерал, – да и желания больше нет. Определились, Франц Витольдович?
Старик медленно кивнул, не сводя глаз с конвертов – особенно с того, который был тоньше. Он все никак не мог поверить в происходящее – от человека из высшего эшелона современной госбезопасности он ожидал чего угодно. Однако, чтобы вот так, как сейчас…
– Я не успею, – проворчал он и добавил: – Сколько вам осталось?
– Мне все равно! – отрезал генерал. – Неделя, наверное. Две – вряд ли.
– У меня полгода. Может быть, месяцев семь, – тихо сказал он. – Вечность,