как в науке о звездах».
Затем он описал тот хаос, в который Нидхем обратил бы науку о мелких животных, если бы факты не оказались сильнее его. Описал, каких животных эта фантастическая животворящая сила могла создать – или нас стали бы уверять, что могла, – если бы она вообще существовала. «Она могла создать, – писал Спалланцани, – микроскопическое животное, похожее на всех находимых иногда в отварах и настойках, подобное новому Протею, непрерывно меняющее свой вид: то оно как тонкая палочка, то овальной или сферической формы, иногда извивается как змея, бывает украшено лучами или снабжено рожками. Такое замечательное животное стало бы для Нидхема удачным примером, чтобы с легкостью объяснить, как же получается, что животворящая сила производит то лягушку, то собаку, бывает, мошку, а бывает, слона, сегодня паука, а завтра кита, в эту минуту корову, а в следующую – человека».
Нидхем вместе со своей «животворящей силой» сошел со сцены, а люди обрели уверенность, что нет никакой таинственной зловещей силы, подстерегающей их где-то, чтобы превратить в гиппопотама.
Имя Спалланцани стало известно во всех европейских университетах; научные общества признавали его величайшим в данный момент ученым; Фридрих Великий писал ему длинные письма и приказал назначить его членом Берлинской академии; а заклятый враг Фридриха Мария-Терезия, императрица австрийская, поспешила превзойти короля, предложив Спалланцани профессорскую кафедру в своем старинном провинциальном университете в Павии, в Ломбардии. К нему явилась напыщенная группа тайных советников, имеющих письма и мандаты с императорской печатью, и просила его поставить на ноги этот умирающий университет. Последовали долгие дебаты и торг по поводу жалованья (Спалланцани никогда не забывал и про финансовую составляющую), завершившиеся тем, что он согласился принять на себя должность профессора естественной истории и заведующего кабинетом естественной истории в Павии.
Придя в музей, именовавшийся кабинетом естественной истории, Спалланцани обнаружил, что все его шкафы пусты. Он закатал рукава и энергично принялся за работу. Он читал лекции на всевозможные темы и устраивал масштабные публичные опыты, приводившие в восторг многочисленных слушателей, потому что под его руководством эти опыты всегда проходили исключительно удачно. Он выписывал из разных частей света причудливых зверей, странные растения и невиданных птиц – для пополнения кабинета. Он совершал опасные экскурсии на горные вершины и приносил оттуда минералы и редкие руды; ловил акул и расставлял западни для птиц; участвовал в опасных экспедициях для того, чтобы обогатить коллекцию своего музея, но отчасти и для того, чтобы дать выход той кипучей энергии, которой так резко отличался от расхожего типа спокойного и рассудительного человека науки. Он был подобен Рузвельту, со всей храбростью Тедди и умением обращаться к толпе, но без его великих недостатков.
В промежутках между лекциями и пополнением коллекции он