выпил – вдумчиво выпил. Так Ивану показалось. И проникся он.
– Завидуешь, говоришь? Может, и правильно. Оно знаешь, как жить хорошо, знаешь?
После знакомства с ОМОНом парень совсем скис. Коньяк же не взбодрил, но взбаламутил его. Он забыл про свою челку, курил одну за другой и все порывался что-то сказать. Но Иван клал ему мосластую ладонь на плечо и, как бывает среди двоих, когда один слаб, а другой крепок, снисходительно хлопал его: так-то, братела, не катит твой умняк.
– Читаешь умные книги? – спросил Иван.
И чубарого прорвало:
– Все это вранье… вра-нье! Отец верил, учил меня, но… где истина? Болконский! Князь! Какой на х… князь? Нет теперь князей. Одно быдло кругом! И я среди этого быдла.
– Э, брат, че-то ты гонишь.
– Вы, ты читал Мальтуса? Ах, извини… Был такой поп-философ. Гитлер взял за основу его теорию. Ну, еще Гегель и Ницше, но это сложно… Суть проста. Война есть благо для человечества – всех лишних к стенке, на эшафот к чертовой матери… извините! Народ – сам виновник всех войн. Не власть, не деньги, а на-род! Расплодились – жрут, пьют! Женщины! Да-а-а! Наташи Ростовы, все эти «тургеневские», которых нет теперь и вообще-то не было никогда…
Иван оторопело слушал, но чувствовал, как горячо стало в затылке и заходило под кожей щек. Но молодой человек будто понял, что хватил лишнего и, сбавив тон, вновь перешел к своей размеренной сказительной речи:
– Я тебе честно, как на духу. Вот вернусь со свадьбы и пойду в военкомат. Уже решил. Мать, конечно, будет в истерике. Но я пока ничего не говорил. А что?.. Мне кажется, только война может научить жизни, и только так можно стать мужчиной. Ты, извини, может, я не прав? – Попутчик смутился. – Ну, я просто хочу испытать себя, если на гражданке ничего из меня не получилось. Смогу ли я воевать, убивать и так далее.
– Чего так далее? – Иван глянул бутылку на просвет, плескалось на донышке.
– Ну, смерть и… – он не нашелся что еще сказать. – Наверное, это что-то страшное? Но давайте вспомним Толстого! – он поборол смущение и, уже не глядя на Ивана, подставив лицо под струю воздуха из разбитого окна, стал говорить, перейдя на «вы»: – Вы помните сон Андрея Болконского перед самой его кончиной, помните?
– Смутно, – ответил Иван и влил в себя остатки коньяка.
– Он боялся того, что за дверью. Там было страшное – оно – смерть! Смерть ворвалась в комнату, и князь Андрей подумал, что, ведь он спит и нужно проснуться; и когда он проснулся, так ясно представил себе свой сон и понял, что смерть – это пробуждение от жизни… не более того!
– Смерть, – выдавил Иван, – это когда мозги по броне разбросаны и воняет говном из твоего разорванного брюха.
– Я имел в виду смерть духовную – смерть, как пробуждение к новой жизни!
– А я другой не знаю, только ту… когда воняет, – сказал Иван. И стало ему ужасно обидно, что эти глупые разговоры некстати напомнили ему о том, что он собирался забыть, и мысли о новой его жизни, мечты, добрые фантазии вместе с ветром вылетели в разбитое окно