голосом. – Моего старшего сына минувшей ночью унесла Болезнь.
– Примите мои соболезнования, – растерянно отозвался мастер, и взгляд его невольно вернулся к картине, к рыцарю с лицом Иоганна Вайсгартена… Не успел он завершить его портрет – и Иоганна не стало! Так, значит, древнее поверье не лжет!..
– Но я пришел сюда не для того, чтобы рыдать и жаловаться. – Голос советника набрал новую силу. – Я пришел, чтобы взглянуть на то, как подвигается твоя работа, мастер Нотке! Я вижу, что ты значительно продвинулся, однако прошу тебя работать еще быстрее. Боюсь, у меня осталось совсем немного времени!
– Немного времени… для чего? – переспросил художник, боясь услышать ответ.
И заказчик ему не ответил. Он прошел вдоль картины, внимательно вглядываясь в завершенные фрагменты, и надолго задержался возле портрета своего сына.
– Если пожелаете, почтенный господин советник, я напишу этому рыцарю другое лицо!
– Ни в коем случае! – Старый купец повернулся к художнику всем телом, лицо его опалило гневом. – Ни в коем случае! Выполняй в точности наш уговор. Я хочу видеть на этой картине лица своих дорогих детей! Хочу, чего бы это ни стоило!
– Чего бы ни стоило? – испуганно повторил мастер, когда до него дошел смысл этих слов. – Я не ослышался?
– Не заставляй меня дважды повторять свои слова! – раздраженно выкрикнул советник. – Я привык, что меня понимают с первого раза. И выполняют то, что я приказал.
– Как пожелаете, почтенный господин советник! – Мастер Бернт учтиво склонился перед старым безумцем. – Как пожелаете! Вы оплачиваете мою работу, значит, ваше слово для меня закон!
– Так-то лучше. – Советник еще раз взглянул на портрет молодого рыцаря и побрел к выходу из церкви, тяжело переставляя изуродованные ревматизмом ноги.
Бернт Нотке проводил его удивленным взглядом и приступил к фигуре знатной дамы, которой он должен был придать черты дочери советника Вайсгартена.
Однако работа не шла. Художник отступил от картины, опустил веки, зажмурился, пока перед глазами не замелькали цветные пятна, и снова подошел к картине.
Что-то по-прежнему мешало ему. Мастеру казалось, что он чувствует чей-то назойливый, пристальный взгляд, чье-то мучительное, изнуряющее, неотступное присутствие.
Он снова отошел от картины, оглянулся.
В церкви никого не было, кроме двух его подмастерьев, усердно перетиравших краски.
Подмастерья чувствовали, что мастер не в духе, и работали молча, не смея поднять глаз, чтобы ненароком не навлечь на себя хозяйский гнев.
Тогда мастер Бернт повернулся к картине.
И тут по его спине пробежала ледяная судорога страха.
Мертвец в полуистлевшем саване, тот самый скелет, который вел за руку в смертельном танце молодого рыцаря с лицом Иоганна Вайсгартена, пристально смотрел на художника темными провалами своих пустых глазниц, следил за ним, как кошка следит за мышью, и в этом безглазом